Константин Шильдкрет
Крылья холопа
Исторический роман
ОТ АВТОРА
Огромные достижения советской исторической науки позволяют ныне воссоздавать картины нашего далекого прошлого во всей их исторической правде.
Исходя из этого автор задался целью переработать опубликованную им тридцать лет тому назад повесть «Крылья холопа».
Но критический разбор повести и полученные автором отклики читателей пробудили в нем желание и дальше работать над полюбившимся образом Никиты, над более полным его раскрытием, над более детальной обрисовкой той среды, в которой жил и творил герой.
Так автор и поступил: по отдельным мотивам первоначальной повести он написал новый роман, оставив старое заглавие «Крылья холопа».
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДЕДУШКА И ВНУЧЕК
Как ни бодрился странник Никодим, как ни хотел обмануть старость, а она делала свое дело. То вдруг дышать станет нечем, то ноги не слушаются, то в ушах такой пойдет перезвон, что голова, кажется, вот-вот треснет. Да о чем толковать! По всему видно — укатали сивку крутые горки. Отходил свое старина…
Повздыхал странствующий монашек, посетовал на свои хвори и решил отправиться туда, где можно оседло доживать последние денечки. А долги ли сборы у странника? Перекинул тощую котомку через плечо, взял в руку посошок — и шествуй себе, упивайся обильными летними благовониями. В лес забредешь — обдаст тебя грибным духом и живительной сосновой смолою; через поле путь ляжет — захмелеешь от медвяно-сладкого дыхания цветов; приляжешь на лугу отдохнуть — заворожат тебя, погрузят в безмятежный сон пахучие нежно-пряные травы…
Никодим шагал не наугад, он держал путь в вотчину боярина Глеба Тихоновича Ряполовского.
Два месяца без малого понадобилось, чтобы прибыть на место. Никодим знал, что в этом краю есть лишь одна бесстолпная церковка с трехлопастным верхом — чуднейшее создание ростовского крестьянина-зодчего Андрея Малого. Дозволил бы только боярин остаться здесь жить, уж таково душевно распишет тогда божий храм старый иконник Никодим! Недаром был он любимым учеником самого Дионисия и его прославленных сыновей Владимира и Феодосия. Не он ли вместе с ними расписывал соборы Иосифо-Волоколамского и Ферапонтова монастырей? Но когда это было? Давно, ох как давно это было! И не упомнишь, пожалуй…
Никодим, увидев бесстолпную церковку, трижды, с низкими поклонами, перекрестился на нее.
— Сбросить бы с полсотни годков, вернуть рукам силу, какие бы я тут… как их, все забываю… — Он закрыл короткими, совсем детскими руками лицо и напряг память. — Да!.. фресок[1] бы каких я тут разрисовал!
Монашек устало присел на траву.
Здесь его, сладко заснувшего, и обнаружила орава деревенских ребятишек.
— Глянь-ко! — сдержанно произнес один из них. — Никак карла подземный? — И, затаив дух, неслышно подкрался к спящему.
За ним, осторожно, готовые при малейшей тревога сбежать, придвинулись и остальные.
— И верно! Смотри, Никешка, — шепнул кто-то уже с неподдельным испугом, — ей-ей, карла из-под земли вылез.
Тот, кого назвали Никешкой, чуть нагнулся, левой босой ногой почесал лодыжку правой, еще ниже наклонился и наконец, пристально вглядевшись, удовлетворенно щелкнул языком.
— Не, не карла. На нем эвона крест.
Страх у мальчишек сразу пропал. Окружив Никодима тесным кольцом, они принялись усердно разглядывать неожиданного пришельца. Уж больно не походил он на обыкновенных людей. И ростом мал, ну, прямо от горшка два вершка, и тощ до того, что, казалось, вот-вот переломится, и лицо до самых глаз заросло бледно-свинцовою бородой. В этой чащобе с трудом можно было обнаружить блекло-желтый сучочек-нос, а рта словно и не было вовсе.
— Эй вы, воробьи! — внезапно донеслось со звонницы. — Ну-кося благовестить!
Этот зов заставил мальчишек позабыть все на свете. Счастье-то какое: хоть самую малую чуточку потрезвонить за пономаря!
— Бежи-им! — закричал вне себя от радости один из ребятишек и первый ринулся к церковушке.
Шум разбудил Никодима.
— Что такое?.. Куда? Зачем бежать?.. — ничего не соображая, заморгал он, приподнимаясь на локте.
Только что собравшийся перепрыгнуть через него Никешка невольно задержался.