Выводков притаился на звоннице. Время от времени он осторожненько шарил взглядом по толпе и потом снова горестно ронял на грудь голову. «Нет, не пришла Фима с ребятами, должно быть, в острог засадили, сермяжных…»
Внизу со все нарастающим нетерпением иноземцы дожидались начала потехи. Усердно растирая рукавицами посиневшие от ядреного русского мороза носы, они сердито поглядывали на звонницу и перекидывались весьма нелестными для «московитов» замечаниями. Стоило ли бесцельно терять драгоценное время? Пусть они, московские шутники, верят в глупую сказку о том, что им якобы предстоит увидеть сегодня необычайное зрелище. Что за бессмыслица, черт подери! Человек, да к тому же — кто? — простой русский смерд, и вдруг — хи-хи-хи! хе-хе-хе! — по-ле-тит… О, здесь, безусловно, кроется какой-то подвох. Иноземных гостей пригласили не иначе как затем, чтобы предоставить случай царю посмеяться над легковерными европейцами.
Больше других «Икара из московитов» вышучивал некий зарубежный путешественник.
— Я здесь для того, — презрительно говорил он своим, — чтобы лично убедиться в дикарских нравах северного деспота… Разве король московитов хоть на одно мгновение сомневается, что смерд сумасшедший и должен непременно разбиться? Конечно же понимает. Но почему не позабавиться, когда это придумал сам деспот? Ужасно, ужасно!
Между прочим, надо заметить, что путешественник отлично знал Выводкова и в первый свой приезд в Москву неоднократно беседовал с ним. Злился же он на «сумасшедшего» потому, что тот, несмотря ни на какие ухищрения иноземца, упорно не желал лезть в расставленные для него сети. Путешественник соблазнял его и драгоценными каменьями, и выточенными из слоновой кости всякими незнаемыми на Руси зверями и птицами: на, бери, пожалуйста, я не для чего, мол, другого, а из почтения и на память, — а Никита хоть бы разок один облизнулся, никакого внимания. Затвердил свое: «Отдаривать нечем, так уж не взыщи, не возьму», — и ни туда, ни сюда. Ну как после этого не злиться!
— Ерунда! — твердил путешественник, бросая на звонницу косые взгляды. — Абсурд! Я рекомендую, господа, ехать домой.
И… не двигался с места.
Но вот все смолкло. По дороге мчалась шестерка запряженных цугом в царские сани коней. Впереди и с боков скакали опричники.
Далеко от изготовленного для Ивана Васильевича шатра бояре, ехавшие за царем, вышли из колымаг и, по древнему обычаю, направились к собору пешком.
Государевы сани подкатили вплотную к шатру. Иван Васильевич, чуть раскачиваясь и тяжело опираясь на плечо Малюты, не спеша поднялся по скрипучим ступеням.
Как только подан был знак начинать, Никита ступил на широкий и длинный помост. Один конец помоста упирался в основание креста, другой — поддерживали сосновые балки.
Никита окинул сооружение хозяйским оком, на малый миг задержался перед своим творением и как бы не совсем решительно сдернул холст, которым оно было прикрыто.
— Караул! — заревел кто-то благим матом и бросился наутек.
За ним, едва увидев «чудище», шарахнулась в разные стороны многочисленная толпа забесновавшихся кликуш.
— Караул!.. Дьявол!.. Бейте! Каменьями!.. Кар-рра-у-у-ул!
Но и на этот раз никому не удалось вольно или невольно замутить людское море. Стоявший на дозоре пономарь ударил вдруг во все колокола. В ответ кто-то оглушительно загремел: «Приидите, приимите вси духа премудрости, духа разума». А перемешавшийся с толпою хор подхватил: «…духа страха божия явльшегося Христа!..»
Торжественный благовест и сладкозвучное песнопение утихомирили разъяренных людей.
Никита обошел помост и опасливо поглядел вниз. Ему стало жарко. Все тело покрылось сухой горячей испариной. Он поднял руку, чтобы расстегнуть ворот, но почувствовал такой лютый озноб, что еще плотней запахнул полы тулупчика.
— Высоко-то как! Ежели что — и костей не собрать.
Взгляд его робко заскользил по толпе, словно ища кого-то. Но что можно было там разглядеть, кроме непрестанно колышущихся и вливающихся одна в другую волн из шапок и женских платков?
Страшно. Непереносимо страшно Никите. Но что поделаешь, раз выбора нет! Так или иначе, а он не желает осрамиться. Тем более что участь его все равно решена. Но решена ли? А может быть, если полет удастся, царь помилует? И Никита снова обретет волю? Этой надежды было совершенно достаточно, чтобы сомнения и страхи рассеялись.
Никита с горделивой уверенностью повернулся в сторону царева шатра.
По второму знаку Малюты он откинул крышку на спине птицы, влез внутрь и, устроившись так, чтобы сохранить равновесие, сделал разбег.