— Не понимаю. Член партии, университетский диплом… И вдруг — школа.
— Мне… — Шадрин замялся, — не повезло с работой по специальности. Подвело здоровье.
— Но при чем здесь школа? — завуч развела руками, отчего с ее плеч сползла пуховая шаль.
— Думаю, смогу вести логику. Когда-то я ею занимался.
Завуч положила свою тонкую бледную руку на стопку документов.
— Вот: три заявления, три кандидата. Все три девушки только что закончили философский факультет Московского университета. Двое — по отделению логики. Как видите, шансов у них больше, чем у вас.
— Ну что ж… — Шадрин протянул руку за документами.
В это время за спиной открылась дверь, и в кабинет вошел высокий, грузный человек с седыми висками. Под его уверенными и твердыми шагами поскрипывал рассохшийся паркет. В его движениях, во взгляде, в том, как он подошел к столу и неторопливо сел в кресло, чувствовались начальственность, уверенность в себе. А когда Полещук заговорил, Дмитрий растерялся: в директоре он узнал одного из членов бюро райкома, который вместе с генералом не стал голосовать за его исключение из партии.
Полещук тоже узнал в Шадрине того самого молодого человека, персональное дело которого решалось на бюро.
Первым заговорил Полещук:
— Как же, помню, помню… Держались вы тогда молодцом. И то, что обратились в МГК, тоже хорошо.
— Вы об этом знаете? — нерешительно спросил Шадрин.
— Как же… Вы думаете — легко исключать человека из партии, который слился с ней не только анкетной биографией, но и сердцем, самой судьбой? — Полещук перевел свой тяжелый взгляд на завуча, которая непонимающе моргала слегка подкрашенными ресницами. — Валентина Серафимовна, вы ознакомились с документами Шадрина?
— Да… В общих чертах… — ответила завуч и пододвинула Полещуку документы.
Тот читал их долго, что-то прикидывал в уме. Потом перелистал стопку заявлений, лежавших на краю стола.
— Вы четвертый претендент. Ваше мнение, Валентина Серафимовна? — Он повернулся к завучу, которая продолжала болезненно-зябко кутаться в шаль.
— Если исходить из формальных соображений, то думаю, что три предыдущие кандидатуры нам более подходят. Логика как наука ближе к философии, чем к юриспруденции.
Полещук еще раз внимательно прочитал анкету Шадрина, отделил его документы от остальных, сложенных в стопку, и встал. Взглянув на часы, веско, как приказ, бросил:
— Остановимся на кандидатуре Шадрина. — Тон его голоса был спокойным, не допускающим возражения.
В глазах завуча взметнулось удивление. Она словно хотела спросить: «Вы не пошутили, Денис Трофимович?»
Полещук не любил шутить. На заявлении Шадрина он написал: «Оформить приказом». Под резолюцией кольцеватыми завитками побежала его неразборчивая подпись.
Шадрин не верил своим глазам. Двое молодых специалистов закончили отделение логики и психологии университета. Такое неожиданное решение директора не укладывалось в голове Шадрина.
— Когда будет первый урок, Валентина Серафимовна? — спросил директор, склонившись над огромным листом с расписанием.
— На следующей неделе во всех десятых.
Полещук встал с кресла, строго посмотрел на Шадрина.
— Курс русской истории слушали в университете?
— Да. — Вопроса этого Дмитрий не ожидал.
— На одной логике и психологии нагрузки вам не наберем. У вас ведь семья?
— Да.
— Все равно нагрузка мала. Часы по логике и психологии вам дадут всего-навсего полставки. А это не больше четырехсот рублей. Не разгуляешься. — Губы Полещука искривились в жесткой улыбке: — А о ресторане и думать не придется.
Дмитрий почувствовал, как к щекам его прихлынула кровь: «Помнит… Но помнит беззлобно…»
— Как-нибудь продержусь. Может, в других школах доберу нагрузку, — ответил он.
Словно не расслышав ответа Дмитрия, директор спросил у завуча:
— Валентина Серафимовна, у нас, кажется, есть свободные часы по Конституции?
— Да… но не более шести часов в неделю.
Полещук повернулся к Шадрину и, глядя на его запыленные, стоптанные ботинки, сказал:
— Конституция в седьмых классах. Это ваш кровный предмет.
Дмитрий пожал плечами, точно желая сказать: «Решайте… Я согласен…»
— Тогда у историков будет недобор часов… Олимпиада Гавриловна поднимет такой шум, что не будем рады, обобьет все пороги в роно.
Губы директора сошлись в суровой складке:
— Ничего с ней не случится. Кроме Конституции, у нее двадцать часов по истории. К тому же у нее персональная пенсия. — Пройдясь еще раз по кабинету, Полещук сказал твердо: — Итак: десять часов логики и психологии и десять часов Конституции. Вот у вас и полная нагрузка. Педсовет будет завтра. Окончательное расписание узнаете у Валентины Серафимовны. С некоторыми деталями методики ведения урока вас познакомит наш литератор, Иван Никанорович, он у нас лучший методист района. Все остальное придет с опытом. Как составлять план урока, вас познакомит Валентина Серафимовна. Советую на первый урок прийти во всеоружии. Старшеклассник нынче пошел дотошный, требовательный. Он много знает, его трудно чем-либо удивить. Его нужно заинтересовать, влюбить в предмет, а там все пойдет как по маслу. — Полещук снова взглянул на часы: — У меня через тридцать минут совещание в исполкоме. — Улыбнувшись, он пожал руку Шадрину: — Желаю удачи. За вас мне еще придется повоевать в роно. Но ничего, думаю, что все обойдется хорошо. Главное, хорошенько познакомьтесь с программой и дайте по-настоящему первый урок.