Много еще хорошего и полезного говорил старый методист.
И вот он наступил, его первый урок.
Психология… Девятый класс… В списке тридцать семь человек. Еще в учительской его предупредили, что это самый трудный из всех девятых классов, что укомплектован он из трех классов других школ, что есть среди учащихся и переростки, и состоящие на учете в милиции.
Раздался второй звонок. Из учительской потянулась цепочка преподавателей. Коридор опустел, затих, и лишь изредка по нему стремглав проносились ученики. Почти из-за каждой двери воровато выглядывали шустроглазые сорванцы с красными повязками на руках.
Вот и девятый «В». Дмитрий вошел в класс, приблизился к столу, положил журнал. Приветствуя учителя, ученики встали. И только двое, на задней парте у окна, продолжали сидеть.
Шадрин спокойно прошел между рядами к тем, кто не встал. Один был здоровенный рыжий парняга с веснушками на круглом лице и бесцветными ресницами. Другой — черноватый, худенький подросток с узкими плечами и диковато-насмешливыми глазами. Шадрин с минуту молча стоял рядом с их партой. Но вот наконец и они встали. Но как встали… Лениво переваливаясь с ноги на ногу, раскачиваясь так, будто ноги у каждого были закованы в колодки.
Рыжий здоровяк старался изо всех сил выдержать взгляд учителя.
— Фамилия? — тихо спросил Шадрин.
— Бутягин.
— Ваша? — Дмитрий перевел взгляд на чернявого, который почти на целую голову был ниже своего соседа.
— Усманов, — не сразу ответил чернявый, продолжая переваливаться с ноги на ногу.
Сопровождаемый взглядами учеников (в каждом этом взгляде Дмитрий читал ожидание, любопытство, вопрос: «Ну, а дальше?.. Как ты дальше поведешь себя, товарищ психолог?»), Шадрин вернулся к столу и поздоровался с классом. Ему ответили нестройной разноголосицей.
— Садитесь. — Голос Дмитрия прозвучал глухо, но властно.
Все сели.
Бутягин и Усманов садились враскачку, нехотя, словно желая каждым движением подчеркнуть, что весь этот однообразный и скучный церемониал им до тошноты надоел.
Шадрин дождался, когда в классе наступит полная тишина.
— Бутягин и Усманов, встаньте!
Усманов тревожно заерзал на скамейке, а Бутягин, набычившись, почти полулежал на парте. Оба продолжали сидеть.
Шадрин подошел к задней парте и все тем же сухим и строгим голосом предложил встать.
— Ну, что же, пожалуйста, могу и встать… Подумаешь… — полусонно, с ленцой проговорил Бутягин и медленно встал.
Вслед за ним так же лениво встал и Усманов.
— Садитесь!
Усманов шлепнулся на скамейку, стараясь этой комически-подчеркнутой угодливостью рассмешить класс. Но класс не рассмеялся. Каждый из учеников ждал, что будет дальше.
Морща веснушчатый лоб и вяло улыбаясь, Бутягин сел. Движения его на этот раз были несколько проворней. На лице не было уже той меланхолической ухмылки, которая была минуту назад. Он понял… Нет, не понял, скорее почувствовал, с кем имеет дело.
— А теперь еще раз оба встаньте! Но так, как подобает вставать школьникам, когда в класс входит учитель.
Все видели, какими пепельно-серыми стали щеки нового учителя, как нервно дрожали пальцы его-руки, лежавшей на спинке предпоследней парты. Видели это Бутягин и Усманов.
— Пожалуйста, — равнодушно, но теперь уже с нотками затаенной робости процедил Бутягин и проворно встал. Еще поспешнее вскочил Усманов.
— Вот так и впредь всегда надо приветствовать учителя, — спокойно сказал Шадрин, оглядывая притихший класс. И еще сдержаннее продолжал, обращаясь к Бутягину и Усманову: — Подумайте хорошенько, как нужно вставать, когда входит в класс старший.
— Это солдатчина!.. — буркнул кто-то слева.