— Что вы хотите предложить, дядечка?
Это неожиданное «дядечка» в первую минуту смутило Растиславского. И угораздило же его, оригинальности ради, отращивать эту злополучную бороду, на которой каждый второй из встречных останавливает любопытно-насмешливый взгляд.
Но Растиславский нашелся.
— Хочу предупредить вас, дети мои, что на вокзалах таких страждущих, как вы, моментально забирает милиция и отдает под суд за бродяжничество и за нищенство, — с расстановкой сказал Растиславский и с достоинством погладил свою библейскую бородку. — А поэтому советую вам с алюминиевой кружкой сесть где-нибудь у входа в храм божий.
— Думаете, там больше насобираем? — спросила Лера и взглядом окинула фигуру Растиславского.
— У храма спокойнее и надежнее, — все тем же тоном проповедника продолжал Растиславский. — Прихожане христианских церквей на подаяния щедрее, чем транзитные пассажиры на курортных вокзалах. Вот так-то, дети мои. Подальше от вокзалов и милиции. Поближе к святым местам.
До сих пор неподвижно лежавшая Жанна порывисто подняла голову и, хлопая длинными пушистыми ресницами, уставилась на Растиславского своими голубыми огромными глазищами.
Такие глаза Растиславский видел на лубочных цветных открытках, где изображались в плетеной корзине котята, взиравшие на мир огромными удивленными глазами.
— Вы, дядечка, случайно, не поп? — спросила Жанна и прыснула смехом, пряча лицо в ладонях.
Этот вопрос озадачил Растиславского. Но решение пришло моментально:
— Ты не ошиблась, дочь моя. К твоему великому огорчению, я служитель культа.
— Почему же нам огорчаться? — склонив набок голову, Лера с нескрываемым любопытством разглядывала лицо Растиславского, которое в эту минуту было по-евангельски кротким.
— Потому что вам, молодым отступницам от православной веры, не всегда приятно соседство с людьми духовного звания. Так вас воспитывают комсомол и государство.
— А вы кто, простите… — поп или выше по званию? — не унималась Жанна, которую разговор с Растиславский уже начинал интриговать, отчего она, незаметно для себя, даже немножко подползла к нему.
— Мой сан, дети мои, невысокий. Я всего-навсего священник Троице-Сергиевой лавры в Загорске.
— О, ба!.. — воскликнула Лера. — Ты слышишь, Жанна? Земляк!
— Потрясно! — взвизгнула Жанна, продолжая откровенно рассматривать Растиславского широко открытыми от удивления глазами.
— Да, москвич, если учитывать, что загорская лавра находится на святой земле Московии.
По-детски озорно закусив нижнюю губу и сжав кулаки, Жанна, упираясь острыми локтями в горячий песок, еще ближе подползла к Растиславскому.
— А сколько вы получаете в своей лавре?.. То есть, извините… какая зарплата у священников? — робко спросила Жанна и, устыдившись своего любопытства, заметно покраснела.
— Что, что? — Растиславский подставил к уху ладонь.
— Может быть, вопрос мой очень нескромен, но ведь попы и священники питаются не одним только святым духом? — Жанна попыталась шуткой погасить свое любопытство. — Только, пожалуйста, дядечка, не обижайтесь.
— Ничего, дитя мое. В том, что тебя интересует, никакого греха нет. Грешно таить свои мысли. А на вопрос твой я отвечу: твердой зарплаты у служителей церкви нет. Мы довольствуемся тем, что получаем от прихожан. Хлеб наш насущный произрастает на ниве щедрости христиан.
По лицу Леры скользнула озорная ухмылка. Она хотела что-то сказать, но промолчала.
— Глядя на вас, можно полагать, что загорские прихожане вас не обижают? — не унималась Жанна.
— Что ты хочешь сказать этим, дитя мое? — вопросом на вопрос ответил Растиславский, строго и в упор глядя в глаза Жанны.
— А то, что думаю. И уж если вы сказали, что таить свои мысли грешно, то разрешите воспользоваться этим правом? — наступала Жанна.
— Прошу вас.
— Почему-то раньше я всегда думала, что священники и монахи — это люди, которые отрешены от всех земных удовольствий. Я считала, что они заняты только тем, что замаливают грехи своих прихожан и ведут аскетический образ жизни. Не пьют, не курят, не играют в преферанс, не ездят по курортам, не обнажают себя до трусов в общественных местах… В моем представлении служители культа всегда были… — Жанна замялась. — Ну, как вам сказать… какими-то обреченными великомучениками… А вот, видите… вы совсем не такой. Если б не ваша борода, то можно подумать, что вы артист или спортсмен. К тому же вы так молодо выглядите.