В одиннадцатом часу он закончил уборку и, довольный, присел на диван, на котором, свернувшись калачиком, спала Таня. Потом выключил большой свет, включил настольную лампу, открыл окно и, прислушиваясь к каждому шороху в переулке, сел за письменный стол: ждал, когда приедет Лиля.
В комнате стоял зеленоватый полумрак. Таня мерно посапывала. На туалетном столике Лили тикали часы.
«Как она будет рада!» — подумал Струмилин, глядя на пол, который еще ни разу не натирался с тех пор, как пришла в его дом Лиля.
Закрыв глаза, Струмилин откинулся на спинку кресла. «Не сойду с этого места до тех пор, пока она не переступит порога комнаты».
II
За всю историю института такого позорного провала защиты диссертации не было. Не помнили такого конфуза даже самые старейшие и многоопытные члены ученого совета. А ведь с каким блеском шла защита!.. С какой убежденностью и тактом, с каким внушительным и благородным достоинством диссертант доложил ученому совету свои основные тезисы!.. Выступали официальные оппоненты — давали высокую оценку исследованию, характеризовали диссертацию как глубокий и ценный вклад в литературоведение. Были зачитаны неофициальные отзывы известных в стране докторов и профессоров. Те тоже, словно сговорившись, утверждали, что исследование диссертанта является ценнейшей работой, рекомендовали немедленно издать ее отдельной монографией в качестве пособия для студентов высших учебных заведений и преподавателей средних школ…
Зал был до отказа заполнен.
Лиля впервые была на защите диссертации. Ей даже показалось, что есть в церемониале защиты какое-то свое, академическое священнодействие, не похожее ни на что: ни на профессорские лекции, ни на научные диспуты по острым проблемам, где сталкиваются противоположные концепции, мировоззрения… Здесь же все шло по какому-то особому, давно разученному и усвоенному церемониалу, выработанному и закрепленному вековой практикой.
Лиле пришлось сидеть в одном ряду с женой и двумя сыновьями диссертанта. От волнения на лице жены выступили красные пятна, она то и дело вынимала из сумочки платок и, не спуская глаз с мужа, стоявшего за высокой кафедрой перед многочисленной аудиторией, вытирала с шеи пот. Сыновья ее успокаивали. Старший, как две капли воды похожий на отца, время от времени склонялся к матери (он сидел рядом с Лилей, и она слышала его шепот) и просил ее не волноваться. Судя по тому, что на левом лацкане его пиджака был привинчен университетский значок, Лиля могла предположить, что ему уже было больше двадцати лет.
Слева от матери сидел младший сын диссертанта. Он очень походил на мать и, как показалось Лиле, переживал за отца больше всех. Когда у него о чем-то спросил старший брат, тот раздраженно закачал головой и, боясь пропустить хоть одно слово отца, отвечающего на вопросы одного из своих оппонентов, резко махнул рукой в сторону брата и, наклонившись вперед, пожирал отца глазами. Лиля подумала: «Какие прекрасные дети!.. Младший, наверное, в десятом или только что окончил школу».
Всего могла ожидать Лиля: критических выступлений оппонентов, каверзных записок, злых реплик с места… Но ничего этого не было. Были восторги, были дифирамбы, была похвала…
А когда после тайного голосования и двадцатиминутного перерыва все снова заняли свои места и ученый секретарь при абсолютной и даже какой-то неестественно-настороженной тишине зачитал протокол счетной комиссии, то в зале пронеслось что-то вроде многогрудого вздоха.
Из двадцати трех голосов членов ученого совета за присуждение соискателю степени доктора филологических наук проголосовали три человека и против — двадцать человек.
Лиля слышала, как зарыдал младший сын диссертанта, и видела, как он уронил голову на ладони. В лицо жены соискателя Лиля боялась взглянуть. В зале раздался шум, гвалт… Взрыв возмущения гостей и присутствовавших при защите студентов и аспирантов весенним половодьем захлестнул зал. Все, как по команде, встали с мест, беспорядочно задвигались. В сторону членов ученого совета полетели гневные реплики:
— Позор!..
— Заговор!..
— Немедленно послать телеграмму министру!..
— Это издевательство!..
— Не ученый совет, а шайка разбойников! — пронзительным голоском прокричал сухонький благообразный старичок. Сжав маленький кулак и потрясая им над головой, другой рукой он судорожно и нервно дергал свою аккуратно подстриженную бородку и, сверкая позолотой пенсне, распалялся: — Я буду писать президенту академии!.. Мы опротестуем эту защиту!..