Уже под вечер в кабинет вошел пожилой низкорослый мужчина с толстым, почти волочившимся по полу вытертым портфелем. Сквозь очки в роговой оправе трудно было рассмотреть цвет и выражение глаз вошедшего. Некоторое время он молчал, потом устало присел за свободный стол.
— Новый лаборант?
— Так точно.
— Будем знакомиться. — Человек в роговых очках встал и протянул Шадрину руку: — Балабанов.
— Шадрин, — ответил Дмитрий.
Лицо Балабанова Дмитрию не понравилось сразу: самодовольное, с чуть затаенной усмешкой, скользившей по тонким губам.
— Фу-у… Устал дьявольски.
Продолжая разбирать газеты, Шадрин спросил:
— У вас сегодня экзамены?
— К сожалению.
— У кого? — донесся из-за перегородки голос Терешкина.
— У механиков. Восемь часов подряд слушал детский лепет. Ни одного серьезного ответа.
Терешкин вышел из комнаты Кострова:
— Чья семинарская группа? Не Беркиной?
Балабанов устало вздохнул:
— Ее почерк.
…Вечером, когда институт почти опустел, Терешкин по-хозяйски окинул взглядом проделанную Шадриным работу и похвалил его:
— Ого, какой террикон разобрал! А то я тут один окончательно зашился. — Он посмотрел на часы: — На сегодня, пожалуй, хватит. Завтра ваш рабочий день начнется с того, что подготовите наглядное пособие по теме «Коллективизация и ликвидация кулачества как класса». Вон в той розовой папке на верхнем стеллаже. А все это… — размашистым жестом Терешкин показал на диаграммы, висевшие на стене, — все это убрать! Я завтра приду к часу. У меня с утра инструктаж в райкоме.
Лицо Терешкина было озабоченным, как будто завтрашнее важное совещание в райкоме во многом будет зависеть от его присутствия.
Шадрин достал с верхнего стеллажа запыленную розовую папку, смахнул с нее паутину, раскрыл и, удостоверившись, что именно в ней хранятся пособия для очередной темы, положил папку на стол.
…Когда вышли на улицу, в домах уже зажглись огни. Шадрин чувствовал усталость и голод. Утром он выпил всего чашку кофе.
С Терешкиным расстались у Каретного ряда.
Прощаясь, Терешкин сказал:
— Думаю, сработаемся. Фронтовик?
— Приходилось.
— Я сразу заметил, что войну не в Ташкенте отсидел. Нам такие нужны. В нашем райкоме кадрами занимается сама Боброва. Баба — молоток. Ты ей понравишься.
Домой Дмитрий вернулся поздно. Переступив порог, он сразу же попросил есть.
Ольга бросилась навстречу. Истомившись за день в неведении, она забросала его вопросами:
— Ну как?
— Все в порядке.
— В институт?
— В институт.
— Кем, Митя?.. Мама, собирай на стол. Ты посмотри, он на ногах еле стоит.
— Лаборантом кафедры!.. Звучит?
Ольга сдвинула брови, словно что-то припоминая.
— А что это такое?
Дмитрий вымыл руки, устало сел за стол. Лицо его было злое, желчное.
— Буду давать руководящие указания дирекции института и профессуре!
— Митя, не до шуток!..
Шадрин, словно не расслышав слов жены, склонился над тарелкой и принялся жадно хлебать горячие щи.
Поужинав, он закурил, сел на диван и положил ногу на ногу. Ольга сгорала от нетерпения. Всем своим видом она как бы говорила: «Какой же ты вредный!..»
Поняв значение ее взгляда, Дмитрий заговорил, когда Мария Семеновна вышла в сенцы:
— Ты хочешь знать, что я буду делать?
— Хотя бы вкратце.
— Буду подшивать газеты, выдавать студентам брошюры и материалы к семинарам, буду развешивать по стенам наглядные пособия для занятий, вести протоколы заседаний кафедры… Недовольна?
— А еще что?
— А еще буду следить за распределением нагрузок среди преподавателей и в случае болезни одного из них, срочно, хоть пешком, хоть на крыльях, лететь к свободному преподавателю, чтоб тот подменил больного.
Ольга отошла к окну и повернулась к Дмитрию спиной. Теперь она отлично представляла, что входит в круг его обязанностей. Она вспомнила пожилую, с астматическим кашлем женщину-лаборантку, которая в ее институте выдает студентам пособия к семинарским занятиям. Старенькая лаборантка всегда очень сердится, когда студенты вырезают из газетных подшивок статьи.
Ей стало обидно за Дмитрия. Она открыла форточку и не решалась повернуться к мужу — боялась увидеть его лицо.
VII
Сад отцвел… Поблекшие лепестки яблоневого цвета желтоватыми хлопьями устилали взрыхленную землю. В раскрытые окна кабинета вплывала прохлада, настоянная на нежном дыхании только что распустившихся роз, на которых утреннее солнце серебрило мелкие капельки росы.