— Знаете что, Дмитрий Георгиевич… — прокурор замялся, — нам, наверное, придется расстаться. К моему великому сожалению.
— Расстаться?.. — Дмитрий осекся. В первую минуту он никак не мог сообразить, что все это значит. Грянула беда или, наоборот, предстоит повышение по службе?
— Не буду вас водить за нос. Говорю вам как бывшему фронтовику, как коммунисту: в городской прокуратуре, очевидно, вами недовольны. Из отдела кадров поступил нехороший звонок.
«Богданов… — мелькнуло в голове Шадрина. — Его работа». Дмитрий молча продолжал смотреть в рябоватое лицо прокурора, перед которым лежало личное дело Шадрина.
— Я подробно ознакомился с вашей биографией и анкетой, и мне стало обидно за вас. Но ничего не поделаешь: указание свыше. — Прокурор замолчал, играя футляром от очков.
— Какое указание?
— Освободить вас от работы.
— Основание?
— Сверху предложили два варианта… Вы пишете заявление об освобождении вас от работы следователя, и эту просьбу городская прокуратура удовлетворяет, и вы поступаете в распоряжение отдела по распределению молодых специалистов при Министерстве высшего образования. Этот отдел обязан вас трудоустроить согласно вашему диплому и вашему здоровью. — Прокурор некоторое время молчал, потом, потирая ладонью изрытый оспой подбородок, продолжал: — Сегодня утром звонил Богданов. Тревожится за вас. Говорил, что у вас неважно со здоровьем, что с тяжелыми ранениями на оперативной работе вам оставаться рискованно.
— Для кого рискованно?
— И для вас, и для дела.
— Он так и сказал?
— Так и сказал.
Губы Шадрина дрогнули:
— А если я не напишу этого заявления?
— Тогда вас уволят приказом, и в трудовой книжке напишут… Сами знаете…
— Пожалуйста, прошу конкретнее, Василий Петрович. Мне не все понятно.
— Вы уж не такой неопытный, Дмитрий Георгиевич. Думаю, что за год работы в прокуратуре вы прекрасно поняли, как иногда некоторые начальники освобождаются от неугодных подчиненных.
— А может быть, не мое здоровье, а судимость жены?
— Да и этот пункт биографии вам нет-нет да будет мешать. Но в данном случае вас уволят по другим причинам. В Кодексе законов о труде пункт судимости родственников не возведен в юридическую норму. У вас инвалидность. А это несовместимо с оперативной работой. Таково указание городской прокуратуры.
— Это что — для всего города такое новшество? — спросил Дмитрий.
— Мне об этом Богданов не доложил. Но, судя по ЧП, которое месяц назад произошло в прокуратуре Бауманского района, мне кажется, что городская прокуратура встревожена.
— Вы имеете в виду гибель следователя Рокотова?
— Да, случай из рук вон выходящий. Не был бы на протезе — Рокотов был бы жив. А ведь тоже — фронтовик, два ордена Славы. И так глупо погибнуть…
— Так что же, выходит, кадровая акция в прокуратуре столицы начинается с меня?.. У кого руки и ноги не только целы, но могут еще свалить с ног быка?..
— Богданову видней, с кого начинать эту кадровую акцию, — сочувственно проговорил Василий Петрович и широкой отмашью руки смахнул со стола табачные крошки. — Как ни печально, но это так. Звонок был категоричным. — Прокурор пробежал глазами анкету Шадрина, лежавшую перед ним: — Что касается лично меня, то с моей стороны к вам, Дмитрий Георгиевич, претензий нет. Более того, я всегда считал вас и считаю одним из лучших следователей прокуратуры.
— Мы слишком мало работали с вами, Василий Петрович, чтобы так лестно думать обо мне.
Прокурор размял вторую папиросу и встал. Прикуривая, он закашлялся.
— Дорогой мой друг… Теперь уж я могу назвать вас так. Для того, чтобы хорошо или плохо думать о человеке, совсем не нужны годы совместной с ним работы. Мы, фронтовики, когда-то давали друг другу рекомендацию в партию, зная рекомендуемого всего лишь по одной атаке. — Прокурор подошел к окну, с минуту стоял спиной к Шадрину, потом твердо продолжал: — Знайте: если меня спросят о вас, то я так и скажу: следователь хороший. Так и напишу в характеристике. А вот какая цена моей характеристике будет в глазах Богданова — судите сами. Приказ о вашем освобождении будет писать он, а не я. Весь год вы работали с ним, а не со мной. Ему больше веры. У него больше власти. Итак, выбирайте одно из двух.
Шадрин встал:
— Мне можно идти?
— Как же вы решили: по собственному желанию или… — конец фразы прокурор не договорил.
— Я подумаю, Василий Петрович.
— В вашем распоряжении две недели. Богданов любит точность. Он даже в этом не хочет нарушить закон.