— Третий год лежат здесь. Прямо, знаете, никак не вылезу из этого ломбарда, будь он неладен.
Несмотря на свой преклонный возраст и глубокие морщины, избороздившие лицо, старушка, поймав на себе взгляд Шадрина, кокетливо поджала губы, тряхнула головой и небрежным жестом поправила седую прядку волос, выбившуюся из-под вуалетки потертой бархатной шляпки.
«Может быть, когда-то, до революции, ты барынькой разъезжала по улицам Москвы. Собственный выезд, рысаки, кучера, лакеи…» — подумал Шадрин и пробежал глазами по ее старомодной темной одежде со складками. Во всем: в надменном прищуре глаз, теперь уже смешном и жалком, в попытке грациозно повернуть голову, в привычке жеманно поджимать губы — Дмитрий увидел горькие остатки того далекого былого, что когда-то было жизнью этой старушки и что больше никогда уже не повторится. Она напомнила Дмитрию некогда знаменитую, но теперь уже состарившуюся актрису, которая все еще претендует на роли молодых героинь. Бурные овации, признание тонких ценителей искусства — в прошлом; неловкость и скрытые усмешки публики — в настоящем.
В этом разноликом скопище случайных людей Шадрин пытался найти хотя бы одно лицо, в котором угадывался шахтер или токарь, каменщик или дворник… Таких лиц не было.
«Рабочий человек сочтет за позор опуститься до ломбарда. Он лучше займет у соседа по верстаку, выпросит у соседки по квартире, обратится в кассу взаимопомощи… Но чтобы прийти сюда и днями толочься в этом пронафталиненном скопище… Ни за что!.. В основном здесь собралась безалаберная, промотавшаяся публика. Есть просто пьяницы. Вон тот с лиловым носом, со свертком в руках. Что это за алкаш? Отчего его так потрясывает? Наверняка не на что похмелиться после вчерашнего загула. Вот и притащил в ломбард последний костюм. Да и свой ли?..»
«А эта? Что за особа? — думал Дмитрий, глядя на пожилую даму с шубой в руке. На ней была элегантная черная шляпка. Светло-серый костюм подчеркивал стройность ее фигуры. Черные перчатки плотно облегали узкие руки. С плеча ее на длинном ремешке небрежно спускалась модная кожаная сумка. — Что ее привело сюда? Может, купила драгоценную безделушку и, боясь подвести мужа, у которого зарплата не так уж велика, чтобы приобретать драгоценности, завтра будет совать под нос своим подругам квитанции, заверяя их, что снесла половину гардероба в ломбард, чтобы купить приглянувшиеся ей серьги или перстенек…»
Шадрин обежал взглядом и других посетителей — «гостей ломбарда». Но таких, как дама в светло-сером костюме, не нашел. Остальные были одеты беднее, проще.
Одну особенность ломбарда подметил Дмитрий: люди здесь не жалуются на жизнь. Они не говорят о вещах, которые принесли закладывать. Очевидно, потому, что каждый, кто пришел сюда, внутренне глубоко, как стыд и как грех, чувствовал, что обращение к ломбарду — не самый героический шаг. И последний, не подлежавший сомнению вывод сделал Шадрин: «Сюда стеклись люди, не умеющие жить. Одни из них не по карману размахиваются, другие живут одним днем. Редко судьба заносит сюда человека, который случайно попал в беду». Взять хотя бы его. Разве у него есть острая нужда идти в ломбард? Просто последние дни стали сдавать нервы. Надоело каждое утро брать у тещи на дорогу и на обед. Дмитрий хотел уже выйти из очереди, но белокурая девушка-приемщица, сидевшая за барьером, нетерпеливо постучала карандашом по стеклу.
— Что у вас, молодой человек?
Дмитрий положил перед ней часы. Теперь он уже ни о чем не думал. Теперь он все делал автоматически: заполнял квитанцию, получал в кассе деньги, расписывался, спускался по лестнице. Когда вышел во двор, то заметил, что девушка с накрашенными губами, кого-то поджидая, стояла у ворот. На лице ее по-прежнему скользила зазывающая улыбка. Дмитрий прошел мимо и сделал вид, что не заметил ее.
«Почему так не хочется идти домой?» — Шадрин ощупал запястье левой руки. Часов не было. Отсутствие их ощущалось почти как физический недостаток. Была как-то неловко, непривычно без них, словно чего-то не хватало в его теле. По многолюдной Пушкинской улице Шадрин спустился вниз и свернул к скверику у Большого театра. Только теперь он вспомнил, что вчера звонила Надя Радыгина, приглашала поужинать с ней в «Савое». Обещала вернуть конспекты по философии и очень хочет посоветоваться с Дмитрием по «жизненно важному» вопросу. Так и сказала: «Дима!.. Прошу тебя — подари мне по старой дружбе пару часов твоего мудрого внимания. Вопрос жизненно важный. Решается моя судьба. Только с тобой я могу поделиться своими тревогами и сердечной тайной. С родителями у меня полный разлад…»