— Да.
— Очень красивое имя. Надья… Надежда. За этим именем стоит глубокий смысл.
Шадрин смотрел на непринужденно веселых иностранцев и думал: «Почему они все такие самоуверенные и самодовольные?.. Попробуй женщина устоять перед такими».
Подошел официант. Гарри заказывал щедро. Две бутылки выдержанного армянского коньяка, по словам официанта, подняли откуда-то из подвала. Шампанское принесли в ведре со льдом. Ананас был разделан так художественно, что к нему было жаль прикоснуться: не блюдо, а картина. Зернистой икры было в вазе столько, что Шадрин подумал: «Неужели все съедят?» Для Нади было заказано выдержанное грузинское вино. С особым шиком распечатав бутылку, официант обмахнул горлышко кипенно-белой, накрахмаленной салфеткой и поставил ее на стол.
Иностранцами этот жест официанта был оценен как знак особого к ним внимания.
— Это будет учтено, — с улыбкой сказал официанту Гарри.
Поклон официанта означал: «Я к вашим услугам».
После стопки водки, выпитой до прихода Альберта и Гарри, Шадрин чувствовал себя навеселе. Вглядываясь в лица новых знакомых, он думал: «Черт возьми!.. Почему я придираюсь к этим ребятам? Замечательные парни!.. Угощают коньяком, королевской закуской… А за что, спрашивается? Зачем я им нужен? Все делается просто, по-человечески, от души, без всякой политики и дипломатии. Человек угощает человека».
…Шадрин пил. Пил столько, сколько наливали в его рюмку. И чем больше пил, тем больше ему казалось, что он совсем трезвый, что мысль его работает, как никогда, отточенно и ясно. Он знал, что через полчаса Ольга закончит работу, а через полтора уже будет дома; знал, что к ее приходу ему нужно обязательно вернуться домой и хорошо бы принести какой-нибудь гостинец.
Каждый шаг своего поведения — слово, жест, взгляд — Дмитрий старался строго контролировать рассудком: как-никак он все-таки сидит с иностранцами.
Пили и новые знакомые Шадрина. Гарри пил с каким-то особенным смаком и много закусывал. Не отставал от него и Альберт. Больше других он налегал на черную икру.
Раскрасневшись от выпитого вина, Надя говорила без умолку. Она видела, что Шадрину понравились и американец, и ее жених, а поэтому была так счастлива, что с трудом сдерживала свой восторг.
Пили за дружбу, пили за Москву, пили за женщин… Больше всего пили за Надю.
Дмитрий заметно пьянел. Говорил мало, больше курил. Теперь ему все нравились: Гарри, Надя, ее внимательный и умный друг Альберт.
Американец оказался добродушным парнем, влюбленным в русских. Судя по тому, что вторую мировую войну он начал солдатом в сороковом году, можно было заключить, что ему уже перевалило за тридцать. Но выглядел он моложе своих лет. Когда заговорили о войне и Альберт коснулся вопроса о национальной храбрости, Гарри еще больше оживился. Он даже привстал, сделав знак, чтоб ему не мешали что-то вспомнить. Потом сел и долго-долго тер лоб ребром ладони. Наконец вспомнил:
— К Наполеону в его последние дни изгнания, на почти пустынный остров, приехал один видный политический деятель. Посетив умирающего императора, он спросил его: «Как вы оцениваете доблести французов и русских в Великой войне?» Наполеон, как мне помнится, ответил: «В войне с русскими французы показали себя храбрейшими и бесстрашными воинами. Русские доказали всему миру и на веки веков, что они непобедимы!..» — Сказав это, Гарри стремительно вскинул над головой кулак: — Это сказал великий Наполеон! Он был пророчески прав. Русские — это нация гигантов.
Дмитрию налили коньяк в бокал для вина. Но ему теперь было все равно. Он твердо знал, что отлично соображает, помнил, что он должен рассчитаться за свой заказ и спешить домой. Ему захотелось обнять всех: и Альберта, и Гарри, и Надю. Какие они удивительно хорошие и милые люди!.. Даже рыжий официант, который недавно был так неприятен ему, теперь казался добродушным, бесхитростным парнем. И взгляд его серых глаз уже не бегал, как две капли ртути на блюдце. Дмитрий подозвал официанта, налил ему рюмку коньяку и извинился, что был неучтив и резок с ним. Пить на глазах у посетителей официант не стал. Поблагодарив, он с рюмкой, умело спрятанной в широкой ладони и накрытой салфеткой, поспешил на кухню.
— Друзья! Разрешите тост? — сказал Дмитрий. Стряхивая с папиросы пепел, он встал. Ему было все равно: смотрят или не смотрят на него с соседних столиков. Мир для него в эту минуту замкнулся здесь, у стола, за которым сидели Надя и его новые друзья. Теперь они называли друг друга по именам. Так проще…
— Друзья!.. Выпьем за то, чтоб русские и американцы никогда не стреляли друг в друга. Пусть порукой этому будет пророчество Наполеона!