Когда Шадрин был уже в дверях, прокурор окликнул его:
— Постойте. — Василий Петрович подошел к Дмитрию и уже другим, потеплевшим голосом спросил: — За что он вас?
— За год много накопилось трений, а главное… Главное… за письмо.
— За какое письмо?
— В прокуратуру города.
— Тогда все ясно.
Прокурор пожал Шадрину руку:
— Думай хорошенько, не торопись. В твоем распоряжении две недели.
Дмитрий открыл дверь, но неожиданно остановился на пороге. Прокурор, подойдя к столу, стал перебирать какие-то документы. Чувствуя, что Шадрин смотрит ему в спину, повернулся. Шадрин прикрыл за собой дверь и подошел к нему:
— Василий Петрович, а что если попасть на прием к Богданову? Поговорить с ним начистоту?
Прокурор улыбнулся одними глазами и потер ладонью подбородок.
— Попытайтесь.
Никто в прокуратуре не знал, с какими невеселыми думами ходит следователь Шадрин. Никто не догадывался, отчего он так осунулся и начал снова курить и допоздна засиживаться на работе. Закончив рабочий день, Дмитрий закрывался в своей тесной комнатке и что-то подолгу писал.
В этот вечер Дмитрий вернулся домой раньше, чем всегда. О разговоре с новым прокурором Ольге он не сказал ни слова. И хотя та догадывалась, что его гнетут тревожные мысли, расспрашивать не решалась. И только после ужина, не выдержав тягостного молчания Дмитрия, спросила:
— Опять что-нибудь?
Дмитрий озорно подмигнул Ольге и лихо тряхнул головой:
— Ничего, малыш, на Шипке по-прежнему все спокойно!.. А еще лучше о нас с тобой сказал Николай Островский в своей знаменитой исповедальной саге.
Ольга бросила мыть тарелку и настороженно смотрела на Дмитрия, не понимая такого резкого перехода в его настроении: весь вечер хмуро молчал — и вдруг начал чуть ли не резвиться.
— Что это за сага Николая Островского?
— Это сага называется «Как закалялась сталь». Помнишь, в одном месте Павке Корчагину было так трудно, что небо над ним ему показалось с овчинку. И он переборол себя. Он сказал себе спасительные слова… — Дмитрий полузакрыл глаза, поднял голову и каким-то не своим, страдальчески-вызывающим голосом произнес: — «А помнишь, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили — и все-таки взяли наперекор всему!..» Мощно!.. Ух, как мощно сказано! А главное — про нас с тобой.
— Хватит ли у нас сил на семнадцать атак? — тихо спросила Ольга, продолжая мыть посуду.
— Хватит, малыш!.. А что ты сегодня какая-то необычная? Тоже что-нибудь на работе не клеится? Уж не сломался ли кассовый аппарат? Не подсунул ли кто фальшивую полсотню? — Дмитрий шуткой хотел развеселить Ольгу.
— На работе все в порядке, — печально ответила Ольга. — Фальшивой полсотни никто не подсунул, и кассовый аппарат цел и невредим.
— Так что же тогда?
— Заходила к Лиле. Она уже неделю на больничном.
— Что у нее?
— Ей очень трудно. Нервы, бессонница, страдает…
— Странная она какая-то, — сказал Дмитрий. — Не угадаешь, какой фортель выбросит в следующую минуту.
— Она совсем не странная. Она просто красивая, к тому же очень глубокая и сложная натура.
— А почему страдает?
— Она безумно любит Струмилина и скрывает это от деда.
— Зачем же скрывать? Ведь дед ее очень любит, пылинки с нее сдувает.
— Что же ты хочешь: Струмилин вдовец, на его руках дочка, с войны вернулся весь израненный, больной… Все-таки как-никак, а провести три года в немецком концлагере и выжить — это что-то значит. К тому же на десять лет старше Лили.
— Я ни разу не видел Струмилина, но по твоим рассказам мне он как-то сразу понравился. Впечатляет. Видать, мужественный человек.
— Не то слово, — сказала Ольга. — Если б ты знал, как героически он вел себя в концлагере «Заксенхаузене», ты бы поразился, каким только чудом он остался жив. Скольким нашим военнопленным он спас жизнь; часто решался на такой риск, что диву даешься. А в сорок четвертом организовал побег большой группы военнопленных.
— Откуда ты об этом все знаешь? Рассказывал сам Струмилин или Лиля? — спросил Шадрин.
— Недавно в «Молодой гвардии» вышла книга воспоминаний советских узников немецких концлагерей. Читаешь — волосы встают дыбом. О Николае Сергеевиче там пишется в трех статьях. Сейчас он весь ушел в науку. Вот уже четыре года работает над каким-то сильным препаратом против гангрены. Лиля читала мне письма его бывших пациентов, которых он спас от неизбежной ампутации ног. Над одним письмом мы даже ревели. Пишет школьница из Курска. Уж как она благодарит доктора за то, что он поставил ее отца на ноги.