— Просто поделились с вами. Когда не будет у нас — мы охотно, в знак дружбы, примем их от вас. Будем считать, что, когда разбогатеете, вернете с процентами.
После второй рюмки коньяка Гарри принялся хвалить русскую кухню, тут же, словно между прочим, слегка поругивал медлительность обслуживания в московских ресторанах, очень жалел, что невеста Альберта сегодня задерживается на каком-то собрании в своем министерстве… Гарри, поклонник советского балета, принялся расхваливать Галину Уланову, равной которой нет балерины во всем мире…
Уже выпили по третьей рюмке, но Гарри не подходил к тому, во имя чего они подарили Шадрину тысячу рублей.
Как и вчера, хрустально дробился посреди зала фонтан. Продрогший мраморный амур, обреченный немо холодеть под ледяными струями, грустными глазами смотрел куда-то дальше стен: взгляд его скользил над столиками… Играл тот же оркестр. Та же певица в декольтированном длинном платье пела те же песни, что и вчера. Дмитрий обратил внимание на массивный перстень на безымянном пальце левой руки Гарри. Да, это был тот самый перстень, о котором сегодня утром говорил майор. Подковка, усыпанная мелкими драгоценными камнями.
— Вот это уже совсем не по-русски, — упрекнул Дмитрия Гарри, когда тот отодвинул рюмку коньяка.
— Больше не могу… Нельзя. Сегодня вечером предстоит работа. Завтра выступаю в суде.
— Очень хочу присутствовать на этом процессе, — сказал Альберт. — Солдатом я вас представляю, а вот в роли адвоката не могу вообразить.
— К сожалению, не могу вас пригласить.
— Почему? Насколько я знаю — в вашей стране судебное разбирательство открытое, — удивился Гарри.
— Вы правы, — уклончиво ответил Шадрин, но тут же быстро нашелся: — Завтрашний процесс — закрытый по просьбе сторон. Решается интимная история, в которой замешаны третьи лица. Супружеская неверность… Ну, разумеется, обе стороны просили суд оставить в глубокой тайне их семейные коллизии.
Альберт выпил за здоровье Дмитрия, встал, поклонился и отошел от стола.
— Расскажите поподробнее о себе, как вы живете, Дмитрий? — сказал Гарри. — Мне кажется, у вас какая-то жизненная драма. Это можно прочитать на вашем лице.
«Неужели вчера что-нибудь ляпнул спьяна?! — подумал Шадрин, но тут же решил: — Нет, не может быть… Это просто тактический ход, перед тем как подойти ближе к делу. Ну что ж, если тебе так кажется, то я польщу твоей наблюдательности».
— Да, у меня сейчас неожиданные осложнения. Не они сугубо личные. Гарри, налейте мне, пожалуйста.
— О!.. — воскликнул Гарри, услужливо наливая в рюмку коньяк. — Теперь я верю, что вы настоящий русский. Выпьем за то, чтоб в жизни нашей было меньше драм.
Чокнулись, выпили.
«Вот теперь, кажется, хорошо. Теперь я в спортивной форме». — Дмитрий затянулся сигаретой и задумался.
— Скажите, Гарри, что это вы меня второй вечер угощаете?
— Почему вы об этом спросили?
Шадрин задумался.
— После войны я прочитал немало книг американских писателей. Они меня познакомили с нравами американцев. И, признаюсь, мне особенно нравится одна их черта.
— Какая? — спросил Гарри.
— Деловитость.
— Вы правы. У нас в Штатах все подчинено одному богу — бизнесу. — Гарри наполнил рюмки: — Выпьем!.. Бизнес — это наша романтика, наша религия, наша поэзия.
— Вот поэтому-то я и спросил вас: за что это вы угощаете меня? Зачем вы дали мне деньги? Ведь вы же без пользы для дела никогда не пожертвуете даже центом. Это у вас, американцев, в крови. Давайте говорить начистоту. Зачем я вам нужен?
Теперь Гарри уже не улыбался. В уголках его рта залегли складки сосредоточенного раздумья.
— Вы правы. Мы, американцы, слишком расчетливые и слишком занятые люди, чтобы бросать деньги на ветер или тратить их на благотворительные цели. Мы очень уважаем древний принцип римлян: «Do, ut des»[5]. И если мы вкладываем в какую-нибудь акцию цент, то получить пытаемся доллар.
— Какое отношение имеет этот латинский принцип к тем деньгам, которые… — Шадрин умолк.
— Я понимаю вас. Вы правы. Вы нам нужны.
— Кому это — нам?
— Мне лично. Я — журналист. Пишу книгу о Советском Союзе. А еще точнее — о советских людях в послевоенные годы. В этой книге я буду восторгаться духовной мощью вашего народа, который не разучился улыбаться, выйдя из кровавой мясорубки четырехлетней войны. В этой же книге я буду печалиться, глядя на скудость технического потенциала вашей страны. В целом советский человек в моей книге предстанет богатырем в лохмотьях.
Шадрин смотрел на Гарри и поражался таким смелым и искренним напором человека, которого он видит второй раз.