Лиля прошла к креслу, отодвинула его от стола, но не села, а встала за ним, положив руки на спинку.
— Есть у народа хорошая примета: перед дальней дорогой нужно немного посидеть.
— Да… — ответила Лиля. — Но это, говорят, для того, чтобы вновь вернуться в этот дом. У нас этого не случится. Коля, достань, пожалуйста, документы. Они были в письменном столе.
Струмилин достал из стола документы и подал их Лиле.
Можно было уходить, но что-то удерживало Лилю.
— Как твое здоровье? — спросила Лиля и вдруг заметила в обшлаге его рубашки канцелярскую скрепку вместо запонки.
— Спасибо, хорошо.
— Почему ты не носишь запонки, которые я подарила тебе?
— Берегу их. Боюсь потерять. Это, пожалуй, единственное, что осталось от тебя на память. Ты даже не оставила ни одной своей фотографии.
Куклы Тани были расставлены аккуратно рядком на спинке дивана и в уголке, у печки. Ее кроватка была тщательно застлана, и на подушке, как и раньше, сверкал бисеринками глаз плюшевый медвежонок. Его Лиля подарила Тане, как только перешла к Струмилину.
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Все тем же.
— Что-нибудь получается?
— Пока трудно сказать. Если получится — ты об этом узнаешь.
— В это время меня не будет в России.
— Где ты будешь?
— Мы уезжаем в Бухарест.
— Надолго?
Лиля пожала плечами:
— Года на три, не меньше.
Струмилин помолчал, достал из кармана папиросы, закурил.
— Ты опять начал курить? Тебе же нельзя.
Горькая улыбка пробежала по губам Струмилина, книзу изогнулись уголки рта. Он долго и молча смотрел в глаза Лили, потом мягко спросил:
— Можно задать тебе единственный вопрос?
— Слушаю… — Голос Лили дрогнул. Она не могла смотреть в глаза Струмилину.
— Ты счастлива?.. — Струмилин хотел произнести: «с новым мужем», но не смог и закончил глухо: — В новой семье?
Порыв ветерка, ворвавшегося с улицы, подхватил лист бумаги, лежавшей на подоконнике, и бросил его к ногам Лили. Крупными детскими каракулями на листе было выведено: «Мама Лиля».
К горлу Лили подкатился горячий давящий клубок.
— Как Танечка? — спросила она и подняла с пола листок.
— Спасибо, здорова. Очень скучает по тебе и все еще ждет…
Лиля изо всех сил крепилась, чтобы не расплакаться. Хотела быстрей уйти, но не могла. Что-то удерживало ее у Струмилина. Ей было больно смотреть в его печальные глаза, в которых не таилось даже тени осуждения или обиды. Только тоска, глухая, безысходная тоска колыхалась в них. А потом эта канцелярская скрепка в обшлаге рубашки. Лучше бы она не попадалась ей на глаза.
— Счастлива ли я?..
— Да, ты не ответила.
Лиля вздохнула и опустила глаза:
— Если б я раньше не знала тебя, я была бы счастлива.
Струмилин видел, как дрогнули губы Лили. И ему стало жаль ее. Он даже пожалел, что задал этот вопрос.
— Мой уход от тебя я считаю предательством. А предатели не бывают счастливы. Сознание вины, как тень, бежит за мной. Если бы был бог, он наказал бы меня.
Струмилин грустно улыбнулся: — Будь счастлива, Лиля.
— Что ты хочешь сказать мне на прощанье?
Лиля подняла глаза. На щеках Струмилина рдели круги румянца. Он встал, подошел к окну, высоко подняв голову.
— На прощанье?.. — Струмилин замолк, и брови его сошлись у переносицы: — Если тебе когда-нибудь в жизни будет трудно — дай мне знать. Я приду к тебе.
Лиля подошла к Струмилину, прижалась лицом к его худым лопаткам и заплакала. Заплакала горько, как плачут несправедливо обиженные дети и люди, безвозвратно теряющие самого родного и близкого человека.
Струмилин стоял, не шелохнувшись, с закрытыми глазами, высоко подняв голову.
И Лиля, как от удара в лицо, отшатнулась, увидев его четкий профиль. Так держат головы слепые на перекрестках шумных улиц… Ждут, когда кто-нибудь из прохожих переведет их через дорогу.
— Прощай… Может случиться, что больше мы никогда не увидимся… — сдерживая рыданья, произнесла Лиля и, ссутулившись, словно под тяжкой ношей, вышла из комнаты.
А Струмилин все стоял на одном месте, хотя еле сдерживался, чтоб не броситься вслед за Лилей.
Но он не сделал этого. Он слышал, как закрылась за ней дверь, слышал ее шаги в коридоре, слышал хлопок двери…
Выйдя из подъезда, Лиля оглянулась. Струмилин стоял у окна. Лиля дошла до перекрестка и еще раз оглянулась. Струмилин по-прежнему стоял у окна и смотрел ей вслед. Ей показалось, что он плачет.
Лиля свернула на широкую, многолюдную улицу. Шла и неотступно чувствовала на себе взгляд Струмилина. Теперь Николай Сергеевич жил в ее памяти таким, каким она видела его в последний раз, неподвижно смотрящим на нее из окна. И скрепка… Канцелярская скрепка в измятом обшлаге рубашки. Навсегда запомнилась детская кроватка и стеклянный блеск удивленных глаз плюшевого медвежонка.