Младшая из Шадриных, сероглазая Иринка, в этом году закончила первый курс педагогического института. В Ольге она не чаяла души. Это было заметно. Она не спускала с нее своих завороженных глаз.
В этот вечер Шадрины гостей не звали. Приезд Дмитрия с женой-москвичкой отмечали в узком семейном кругу.
IV
Придорожная трава на обочине посерела от зноя и пыли. Глядя на нее, еще больше хотелось пить. Дмитрий пожалел, что, собираясь в дорогу, не взял с собой хотя бы бутылку воды. А до полевого стана шагать еще километров пять. Лето в этом году выдалось сухое и жаркое. Даже придорожные канавы, в которых до войны можно было не только напиться, но ребятишки ухитрялись выкупаться, и те пересохли.
Там, где раньше в плесах зеленели камыши, — серела потрескавшаяся земля. Кое-где видны были норы тарантулов. А это уже точная примета — дождей скоро не жди.
И как назло ни одной попутной машины, ни одной подводы. На ботинках осел серо-матовый слой пыли.
Дмитрий вспомнил, как вчера вечером Ольга просилась вместе с ним идти в бригаду. «Хорошо, что не взял». Она даже расплакалась. Ей было обидно, что он не хочет показать ей, как косят сено, как сгребают его в валки, а потом — в копны, как мечут скирды. Но он дал ей слово: как только договорится с председателем насчет покоса, так сразу же за ней приедет. На покосе он соорудит шалаш, где-нибудь в низине, у болотца, воткнет у самого шалаша две рогульки, на них положит сырую березовую палку, на которой повесит старый шадринский котел, в нем Ольга будет готовить обед. Молодая картошка, свежие огурцы, сало… Все это в поле Ольге покажется таким вкусным, что она и в самом деле поверит старинной пословице, что «в поле и жук — мясо»…
Дмитрий улыбнулся и, размахнувшись, резким ударом жиденькой хворостины разрубил надвое запыленный лист подорожника. И вдруг пожалел разрубленный лист. Оглянулся: «А собственно, зачем искалечил? Рос бы себе и рос на здоровье. Мимо ходили и ездили, никто не тронул. А я вот взял и поднял руку…»
Шадрин зашагал дальше.
Снова вспомнилась Ольга. Вчера ночью, прислушиваясь к непривычному для нее собачьему лаю, она сказала:
— Мить, а Васька Чобот хоть с виду дурашливый, а умный. Задал мне такой вопрос, на который профессор не ответит.
— Что он спросил?
— Он спросил: «Ты москвачка?» Я ему ответила: «Москвачка. А что?» Тогда он посмотрел на меня подозрительно и сказал: «А ответь мне, что от чего произошло — курица от яйца или яйцо от курицы?» Я даже растерялась.
— Ну и что ты ответила? — спросил Дмитрий.
Этот вечный вопрос всегда хотят разрешить деревенские спорщики. Дмитрий помнит, как покойный немой Саня отвечал на этот вопрос. Когда его об этом спрашивали, обращаясь к нему как к третейскому судье, он делал серьезное лицо, поднимал глаза к небу, указательным и большим пальцами левой руки изображал кружок, что на его языке означало: вначале появилось яйцо. Правую руку он клал на сердце, а потом переводил на лоб… А когда его жестом спрашивали: «А что потом?» — немой Саня куриными крылышками складывал руки на бедрах и начинал ими по-смешному махать, точно старался взлететь. Лицо его при этом всегда было добродушно-веселым и озорным. Саня очень обижался, если не убеждал своих собеседников. В таких случаях Саня сердился и что-то немовал, размахивая руками.
И вот вчера с этим же вопросом Васька Чобот обратился к Ольге.
— Что же ты все-таки ему ответила? — повторил свой вопрос Дмитрий, накрывая одеялом ее теплое плечо.
— А что я ему скажу?.. Если б сама знала…
Дмитрий отчетливо представил себе торжествующую усмешку на лице Чобота.
— Эх ты, курица. Тебя даже Васька Чобот в калошу сажает.
— Я сначала растерялась, а потом сказала, что это вопрос очень сложный.
— И что же он?
— Он гыгыкнул и сказал: «А говоришь, москвачка, Саня-немой не москвач, а знал. Дед Евстигней не москвич, и тоже знает. А ты москвачка, а не знаешь».
— А Чобот тебя не спрашивал: от чего утка плавает?
— Нет.
— А когда во все колокола звонят?
— А когда это бывает? — спросила Ольга.
— Подожди, он тебе устроит и этот экзамен.
Все это Дмитрий вспомнил, шагая по большаку в бригадный стан, где ему предстоял разговор с председателем колхоза о покосе «сыспола». Он уже рассчитал: если председатель отведет неплохое местечко — займище или гриву, — то они с Сашкой и Иринкой пятьдесят копен поставят за неделю. Половину — колхозу, половину — себе. А если придется «шкондыбать» по кустам да выкашивать огрехи на опушках, то вряд ли эти пятьдесят копен поставишь и за две недели.