Услыхав за спиной шум мотора, Дмитрий остановился.
Поднимая облако пыли, его нагоняла грузовая машина. Дмитрий отступил на обочину дороги и поднял над головой котомку. Шофер круто затормозил и, свесившись из кабины, бросил хрипловатым голосом:
— Куда?
— В бригадный стан. Подвезите…
— На пол-литра будет? Денег у Шадрина не было.
— Да ты что, паря? Тут езды-то всего три километра. В кузове постою, если по пути.
— После дождичка в четверг, — крикнул шофер.
Полуторка с места набрала скорость и через минуту скрылась за березовым колком.
«Д-да-а… — вздохнул Шадрин, глядя на длинное серое облако пыли, повисшее над дорогой. — Вот такие мерзавцы на фронте были первыми мародерами. Интересно, откуда он? Неужели из бригады? Что-то такого типа в своей деревне никогда не видел…»
Сзади тарахтела телега. Лошадь бежала ленивой рысцой. В одноконной бричке сидел мужик. Поравнявшись с Дмитрием, он приподнял картуз и поздоровался.
— Не подвезешь, батя?
— Куда тебе?
— В бригадный стан «Заветы Ильича».
— Садись.
Дмитрий ловко вскочил в бричку.
— Откуда будете? — спросил Дмитрий.
— Из Кормачей, — ответил мужик.
— Как нынче урожай?
— Сам видишь, горит все.
Дорога проходила мимо колка.
Мужик оказался неразговорчивым. Ехали молча.
Вдали, у самого горизонта, вычерчивая на бесцветном полуденном небе зубчатую ломаную линию, синел лес. В воздухе, на уровне лошадиных ушей, дрожало знойное марево. Куда ни бросишь взгляд — всюду глаз тонет в желтоватом безмолвии поспевающих хлебов. И это однообразие желтизны ржаного поля, на которое словно нахлобучили поблекшее раскаленное небо, начинало утомлять Шадрина.
Через полчаса езды он уже чувствовал, как веки его смыкаются и в голове нелепой чередой проплывают бессвязные мысли. Стальные подковы на копытах гнедого, поблескивая на солнце, глухо бухались в горячую дорожную пыль, поднимали серое душное облачко, снова поблескивали в воздухе стертыми отшлифованными гранями и снова ныряли в сухое серое месиво. И так несколько километров: мелькание стальных подков и облачка серой пыли. А кругом хлеба, хлеба, хлеба…
Поборов дремоту, Дмитрий закурил и предложил мужику папиросу.
— Непривычные мы к ним, — скуповато буркнул тот в сивые выгоревшие усы и достал из кармана старый кисет, в котором аккуратно и ровно сложенной лежала газета.
— Тогда угостите своим, давно не пробовал.
Мужик, не глядя на Дмитрия, протянул ему кисет, и в тот момент, когда Дмитрий сыпал на газетную полоску самосад, косой, изучающий взгляд мужика скользнул по кисету и щепотке табаку: не лишнее ли сыплет? Это Дмитрий заметил и по-своему оценил. Даже подумал: «Сыпани чуть больше — не удержится и упрекнет. А то, чего доброго, еще и «ворошиловским стрелком» назовет…»
Разговорились… Оказалось, что Шадрина вез ездовой Кормачевского отделения связи, который возвращался из районного центра порожняком. Он посадил Дмитрия, приняв его за райисполкомовского работника. Очевидно, с кем-то спутал. Звали ездового Фадеичем. Это был мужичонка с серой взъерошенной бородой, возраст которого Дмитрий так и не смог определить: не то ему сорок, не то все шестьдесят.
Фадеич хлестнул вожжами по потному крупу гнедого и вытянутыми губами издал чмокающий звук.
— Оно и мы иной раз не прочь побаловаться папиросками, да их купить надо.
— А что, с деньжонками-то туговато? — Дмитрий пытался вызвать собеседника на откровенность.
— Всяко бывает, — неопределенно ответил Фадеич и взмахнул ременными вожжами. — По большей части обходимся самосадом. Надежней. Со своего огорода, не купленный.
По сизым дымкам, вьющимся над вершинами деревьев, Дмитрий догадался, что за перелеском должен показаться колхозный полеводческий стан.
Жеребец беспокойно запрядал ушами, тревожно всхрапнул и, сверкнув зеленоватым пламенем глаза, разразился таким пронзительно-высоким ржанием, что у Дмитрия резануло в ушах. По старой фронтовой привычке он даже открыл рот.
— Вот это голосок!
— Кобылицу зачуял, — отозвался Фадеич и повернулся к Дмитрию.
— Спасибо, отец, что подвез. — Шадрин на ходу соскочил с брички.
— Не за что, — ответил Фадеич и в знак почтения приподнял над головой картуз.
За луговиной были видны две избушки полеводческой бригады и тракторные будки на колесах. На опушке колка паслись стреноженные кони. На правой обочине большака, там, где Дмитрию нужно было сворачивать в бригаду, он увидел лежавшего человека. Рядом с ним стояла исковерканная тележка. Дмитрий подошел к лежащему. Это был седой старик в синей, выгоревшей на солнце рубахе.