С истории Девы Марии, матери Иисуса из Назарета, началась и новая история материнства, история, где связь по крови перестала быть единственным значимым критерием. История, где душевная связь матери и ребенка обрела не меньшую, а может быть, и бо́льшую ценность. Не это ли мы утверждаем, когда говорим, что не та мать, что родила, а та, что вырастила, не об этом ли говорят, когда напоминают, что чужой ребенок может стать родным, не об этом ли – «члены одной семьи не всегда рождаются под одной крышей»? Мир стал местом, где душевное родство, душевная близость начали цениться больше, чем кровные узы. Какую же силу имеет эта связь, если кровь и душа звучат в унисон? Я думаю, что именно благодаря истории отношений Девы Марии и ее великого сына оформилась мечта о безусловной, бескорыстной материнской любви.
Богородица действительно – символ безусловной любви. Я только категорически не согласна с попытками трактовать ее любовь к сыну как жертву, как любовь жертвенную. Вчитайтесь в историю ее жизни, вчувствуйтесь в нее, даже если для вас это только миф, не суть. Она не жертвовала ни своим Сыном, ни собой. Не умаляйте ее деяния. Она явила нам предельную возможность материнской любви – приняла судьбу свою и своего будущего ребенка. Она не мешала своими страданиями, своими мыслями о жертве, своими сожалениями, своими слезами, не мешала провидению, избравшему ее и ребенка, которого она родила.
Нельзя мешать реальности своими переживаниями, волнениями, страхами. Просто примите великий урок: все, что дано матери – это дать своему ребенку все, что можешь, вооружить его для жизни и, не дрогнув, предоставить его – его судьбе. Богоматерь не мешала судьбе своего ребенка осуществиться, хотя знала страх этой судьбы, тяжесть этой судьбы. Это что, новость? Если ты – мать, вырастила сына, то, отправляя его на войну, на борьбу, на битву, нельзя ложиться на пороге. Ему и так тяжело. Надо давать, чтобы он знал, что там, позади, есть источник и опора, а не стенать, чтобы ему пришлось в самые трудные минуты своей жизни тратить силы еще и на то, чтобы держать сзади стену, откуда идут ужас и страх, которые его ослабляют. В Богородице не было ни страха, ни ужаса, в Богородице была вера, вера в то, что если ей предназначена эта судьба, значит, у нее есть на это силы, и что если ее ребенку предназначена эта судьба, он это сможет.
У нее был только один выбор: она могла не принимать свою судьбу. Этот выбор был, когда ей принесли весть, но она же ее приняла. А дальше – все. Раз приняла, значит, приняла.
А когда это происходит не от души, не от избытка, когда до конца нет мысли о том, что ребенок – это не для себя, тут и начинается вся ложь, все искажение. Не может он быть для себя, человек вообще не может быть чей-то, он может быть с кем-то, если он этого хочет и если тот, с кем он хочет быть, тоже хочет этого. Это всегда избыточно, а не вынужденно.
Вынужденность, жертва не имеют к этому никакого отношения. От беды, от вынужденности сбиваются в кучу люди, вообще друг друга никогда не видевшие, не знавшие, никогда бы не сошедшиеся, потому что в беде мы идем куда угодно, лишь бы выжить, инстинкт преодолеет любые предрассудки.
А детей рождают от избытка. И, да, действительно, это правда, что в трудных ситуациях мать, пока ребенок не может сам о себе позаботиться, будет думать сначала о нем, но это входит в условия задачи. Это не жертва, это совокупность многих «надо», которые следуют за моим «хочу», не устану напоминать – моим, той женщины, которая сказала: «Хочу ребенка». Тут не спасут хитромудрые попытки спихнуть ответственность за это решение на кого-нибудь рядом. Беда людей, никогда не думавших, что жизнь – это такая работа, творческая, непростая работа. Они не знают или не хотят знать, что жить надо учиться, так же, как учатся читать, писать, сочинять музыку, строить дома. У жизни тоже есть свои правила и законы, как есть они в стихосложении, и в воспитании детей, и в медицине. И один из этих законов гласит: произнося «Я этого хочу», можно и нужно прикинуть, а какие же «надо» это ваше «хочу» повлечет за собой и готовы ли вы им следовать. Только человек, который знает, помнит и учитывает это, может считаться взрослым. И, наверное, этим знанием, а не физиологической способностью к деторождению, следует определять, готова ли женщина стать матерью.