Австрийцев загоняли в воду — те угрюмо отбивались, явно не желая тонуть. Мирович узнал по мундирам тирольских фузилеров и был весьма этим доволен. Он до последней минуты опасался схватиться с чехами, которые в межславянских войнах особой доблести не проявляли. И норовили, чуть что, задирать руки кверху, объясняя, что русским, что полякам, стоявшим за короля: «Мы братья чехи, мы нет австрийцы». Более всего он надеялся на итальянцев с их горячим характером — но не все же кости будут падать шестерками кверху! Тем более что тирольцы, едва заметив просвет в порядках врага, прорвались по умышленно оставленной для них дороге на предназначенный для них холмик. Тут враги поотстали, только из-за прикрытий стали раздаваться выстрелы. Австрийцы сначала отвечали на каждый — беспорядочным залпом. Потом немного успокоились. Построились. И — ужаснулись бедственности своего положения: без еды, без боеприпасов — то, что было в подсумках, растратили бездарно, — в окружении множества вооруженных пиками дикарей, поддержанных неизвестным, но, видимо, значительным числом конных стрелков.
Тут из кустов вышел казак и, коверкая немецкие слова, предложил капитуляцию. Условия были простые: вы сдаетесь, мы же вас режем. Быстро и совсем не больно. А если не сдаетесь, то у нас тут за плетнем восемь тысяч головорезов. И уж тут мы будем сажать вас на кол, вспарывать животы в поисках добычи — и все такое прочее.
Тирольцы испугались и еще плотнее сжали свое куцее каре. Гусары спрятались в середину каре. На этот малочисленный эскадрон в шесть десятков сабель у австрийского командира была последняя надежда. Гусары быстро согласились, что надо прорваться и привести помощь. Спорили о том, как это сделать. Решили прорываться разом, малыми группами, сразу во все стороны. О том, что такое кривая преследования, бедняги понятия не имели. Зато Мирович это немудреное понятие растолковал своим конникам.
И все время до подхода австрийцев потратил на изучение местности и тренировку в ночных скачках, заранее определив трассу.
— А не получится так, что мы порежем всех? — спрашивали его обеспокоенно.
Он успокаивал своих людей и ссылался не только на высшее знание в виде функции Лапласа, но и на то, что двух одинаковых людей, как и двух одинаковых лошадей, просто не бывает.
Гонка ожидалась сумасшедшая. Казаки скинули даже рубахи — чтобы коням легче было. Все оружие — сабля.
И вот бухнули выстрелы украинских секретов. Началось.
Для гусар попытка прорыва обернулась не лучшим образом. Самых медлительных и невезучих догнали глупые пули пеших секретов. Самых наглых, скакавших вдоль дорог, подцепили на косы засады. Самых быстрых ждали в темноте плетни и ямы, да и просто деревья. Но главные злоключения достались на долю хладнокровных, умеренных людей середины. За каждым из них по очереди вырастали из ювелирной тьмы звездной южной ночи полуголые гиганты с саблями. Иные отстреливались из карабинов и пистолетов. Иные бросались с саблей на сотню — конец был один, и уже к следующему гусару приближался неумолимый рок, приближался сзади и самую чуточку — сбоку.
Те, кто оказался слишком быстр или слишком медлителен, чтобы сложить голову, слышали ржание, стрельбу, сабельный лязг и вопли — сначала слева, потом справа.
И еще раз заметим: о кривой преследования гусары понятия не имели. А значит, не догадывались, что догонял и рубил их один быстрый отряд — на всех направлениях прорыва по очереди. И те из них, кто прорвался к своим, докладывали о целой украинской армии…
И полки поворачивали на помощь — со всех направлений. Чтобы обрушиться и уничтожить. В этом и была вся шутка. Куда бы австрийцы ни шли — только бы не на восток. А с востока приближались скорым маршем суворовские чудо-богатыри. Если бы они обрушились на собравшегося в кучу противника — тут-то и была бы самая стратегия сокрушения. Они бы рады. Но — приказ был другой. Однако границу в свою пользу исправить Мирович все-таки сумел.