Стрелять решил с крыши недостроенного Кольца, в чем был свой юмор: это здание, хотя и предназначалось для высшего военного командования империи, основным своим назначением имело отнюдь не поселение генералов поближе к Зимнему, чтобы под очами государевыми ходили. И не для того, чтобы Петру и Ивану было ближе добираться до своих подчиненных. А чтобы закрыть дворец от остального города толстыми и высокими стенами, с прокладкой из верных людей между. Закрыть от возможных выстрелов.
Блестящий пример дотошности Виа Тембенчинской. Раз есть оружие, способное сделать что-либо, например попасть за полверсты в пятак, необходимо исходить из того, что рано или поздно оно будет применено супостатом. И не стоит ждать первого применения, чтобы начать беречься. Во всяком случае не тогда, когда речь идет о жизни императора. Грустилин, не именовавший Россию иначе, чем «эта страна», по крови все-таки был русским. Иначе не выбрал бы подставкой под локоть средство борьбы со снайперами. Пусть и недостроенное пока.
Ирония не состоялась — Грустилина схватили кирасиры, охранявшие стройку. Официально — от раскрадывания строительных материалов, воровства, в стране популярного и совесть русских подданных отчего-то не отягощающего. Схватили — не тогда, когда он, дав копеечку сторожу, зашел взять немного извести. И не тогда, когда полез по лесам наверх. А когда достал из свертка винтовку и стал устраиваться поудобнее.
Теперь его надо было допрашивать. И, поскольку речь шла о покушении на царя, без Виа было никак не обойтись.
— Меня подмывает вспомнить основную профессию, — заметил Баглир, потягивая тем вечером рейнвейн в компании фельдмаршала. — Ведь здесь все простейшие наши трюки получаются. Даже старый добрый шомпол в ухо. Но все они попахивают зверством.
— Дать заговорщикам убить императора — еще большее зверство, — возразил Миних, подвигая ноги ближе к камину. — Но я тебя вполне понимаю. Неэтичное решение очень часто еще и просто неправильное.
— Именно. А ничего другого в голову-то и не приходит, — Баглир постучал по голове, показывая, как каучуково отскакивает рука от пустой жестянки, и издал стеклянный звук. — Видите ли, дед нашего Петра ухитрился заложить основы настолько странной системы, что ему и в голову не пришло, что дело может пойти не так, как он хотел бы. Ну да, бегать по вантам в голландском или немецком костюме удобнее. Насчет воевать на суше — не уверен. Кстати, мы в воинской форме уже вернулись к традициям, обогатив их европейским галуном. Что отнюдь не лишне. Переодев тело, принялись наряжать мозги. Читать чужие книги. О чужих ситуациях и чужих проблемах. В результате в большом количестве получились не люди, а холуи, причем холуи чужие. Великий тут не виноват, ибо литература техническая, например учебник по кораблевождению или металлургии, изучает природу, общую для всех морей и стран. Книжечка по воинскому делу, правда, уже завязана на характер народа, поскольку армия состоит из людей. Теология и метафизика уже сильно зависят от характера автора и принятой народом логической системы. Но есть еще философия приземленная, как у большинства так называемых энциклопедистов. И есть романы. Вот они и формируют человека, который мыслит категориями другого общества — а живет в этом. И живет нормально. Как подданный сразу двух стран.
Подобное двоедушие было бы и неплохо, но две полноценные души в одного человека не влезают. Оба существа — и европеец, и русский — получаются ущербны и нежизнеспособны. Европеец получается этаким чистым разумом, лилейной нежности экстрактом человека. Мыслю, рассуждаю — но ничего толком не делаю, ибо голова у меня на одном этаже — а руки на другом. Кое-что могут по привычке, на ощупь. А как не на ощупь, а как новое, например хозяйство без рабов, — тут и обжигаемся. Да еще голова мешает, что-то видит — но не там и не то. Лечить же хотят не себя, а Россию. Не такая она, видите ли. Умом ее не понять. Русские — понимают. Немцы, кто поумнее да не слишком заносчив, чтобы дать себе такой труд, тоже понимают. А непонимающие норовят согнуть страну под себя. А она не хочет! Тогда — колонизировать. Великий ввел полное рабство, до него тоже западники народ закабаляли. И все как один — поборники свободы. Один наш Третий, слава богу, тиран и немец. А Иван — русский без западного лоска. И оба — как колья в заднице у двудумов.
— Это так, но в чем здесь вопрос?