— Тридцать четыре узла, — убито подтвердил англичанин сообщения русских.
Дирижабль между тем резко снизил ход, подполз к ангару и сбросил причальные концы. Когда за ним наконец закрылась стена эллинга, Баглир подошел к английскому и датскому послам.
— Господа, — заявил он им, — вас желают видеть государи. Я ожидаю вручения нот с требованием передачи острова Лесё под законный российский суверенитет…
Потому поспешившие к царям дипломаты не видели, как к Тембенчинскому, только собравшемуся потолковать с графом Сен-Жерменом, подскочил моложавый человек в морской форме и начал на него грозно орать. При этом фельдмаршал и светлейший князь только разводил руками, потом нашептал что-то человеку на ухо, и тот ушел, по-прежнему недовольный, но спокойный.
— Кто это был? — поинтересовался Сен-Жермен.
— Неужто не догадываетесь? А где ваше всеведение?
— Оно мне страшно надоело! Всегда загадки… Голова потом болит. Ну ладно. Кулибин?
— Нет. Он все еще совершенствует параболический прожектор. И остается штатским человеком…
— А вы теперь все в мундирах. Тогда кто там остался? Голенищев-Кутузов? То-то он и кадетов привел посмотреть.
— Именно.
— А отчего он кричал, если не секрет?
— Вам скажу. Все равно ведь разнюхаете. Во время второго прохода мерной мили воздушный корвет «Опытный» серьезно повредил набор в носу и сжег одну передачу. Многие фермы каркаса прогнуты — те, что металлические, или сломаны — те, что деревянные. Рамы с пропеллерами сдвинулись во время прохождения мерной мили, оси винтов сместились, и скорость упала вдвое. Вот Иван Логинович и пришел мне попенять, что я сырой и не вполне готовый корабль перед всем миром показать решил. Сам он нагрузки наращивал методично и осторожно. Так же постепенно совершенствовал конструкцию. Ни одной аварии за полгода. А тут… Я его утешил, обещал, что помогу выговорить средства на постройку еще двух воздушных судов — меньшего и большего. Это, конечно, в мирное время. В случае войны нам придется строить копии «Опытного», улучшая их по мере возможности… Это я вас так пугаю. И вообще, граф, неужели вам хочется жить в скучном, предсказуемом мире? Европа останется Европой, даже и с дирижаблями.
— Это будет гонка, — вздохнул Сен-Жермен, — безумная гонка. И, в конце концов, все равно война.
— Но не сейчас.
— Не сейчас. Когда вас догонят.
Баглир фыркнул.
— Гонка будет увлекательной, — сказал он, — а вот война — подлой и ужасной. Но если у нас будет время, мы что-нибудь придумаем. Иначе зачем нам с вами головы, граф, а?
Сен-Жермен его веселья не разделил.
— Дело не только в головах, — заметил он. — Одних мозгов, глаз да языков нам, увы, будет мало. Вы ведь ведете дело к усложнению мира. Пока так получается, что Европой, а следовательно, и остальным миром может управлять дюжина человек, у половины из которых на головах короны. Это близко к пределу, за которым управление становится невозможным. Один раз это уже случилось полтораста лет назад, и, чтобы вернуть управляемость, пришлось пожертвовать религией. Эдикты о веротерпимости убили огонь веры. Сейчас на ее месте вызревает что-то настолько гадкое, что изобретающих это господ энциклопедистов, видимо, после смерти погнушаются взять даже в ад… Если же одновременно произойдет потеря управления — мы получим повторение Тридцатилетней войны. Читывали?
Баглир снова фыркнул.
— А вы плохой ученый, граф, — заметил он вдруг. — Гениальный и в то же время плохой. Собственно, как все нынешние алхимики.
Сен-Жермен не выдал возмущения, смолчал, ожидая пояснений. Разве ноздри чуточку уширились.
— Вы кое-что умеете. Получше меня. О да, вы выбрали не погоню за золотом… Но вы — художник, и этим все сказано. Художник вы гениальный! Но именно поэтому вы проигрывали Миниху. Петру. Фридриху. Питту. Мне. Дилетантам, в отличие от вас, осознающим главное. Основа искусства — расчет. Вы же читали Бэкона! Но предпочитаете оперировать ощущениями! Так как вы можете рассуждать об усложнении системы и об управлении, не привлекая высшей математики? Или хотя бы корректных аналогий. Вы превращаетесь на глазах в тончайшего ремесленника от политики, а ремесленники всегда норовят решить задачу на низшем уровне, потом и кровью. И за иное берутся разве от безысходности. Больно смотреть, право. Так вот, пока у тенденций есть ненулевые производные, нужно влиять на них. Как бы высоко ни пришлось забраться! Это кропотливая и тонкая работа, но может быть выполнена тем меньшими силами, чем выше уровень работы. А вы… По-вашему, королевские министры и фаворитки, серые кардиналы — это последняя степень абстракции? Не потому ли вы боитесь энциклопедистов, что они заняли другой уровень и получили над вами преимущество, какое имеют чайки над людьми? И вашими методами тут ничего не добиться. Если хотите физическую аллегорию, их рычаг длиннее.