Вновь, как это было на аэродроме Выстав, создали учебную базу и полигон для стрельб и бомбометания. На этот раз его развернули на воде, недалеко от берега. Это принесло двойную пользу: во-первых, летчики отрабатывали меткость стрельбы и бомбометания с различных высот, а во-вторых, появилось подспорье для столовой - оглушенная рыба, которую оружейники умело подбирали сачком с маленькой лодочки.
Кронштадт, как и Ленинград, жил под артобстрелом с южного и северного берегов Финского залива. Нас, воевавших на полуострове Ханко, это мало тревожило. Подумаешь - всего полсотни снарядов за сутки! На Ханко по нашему аэродрому противник выпускал более полутысячи снарядов за пять-шесть часов. Однако вылеты не прекращались! Все же немцы заставили нас углубить землянки и даже забираться в старые купеческие склепы на Петровском кладбище. Склепы оказались самым надежным и прочным жильем. Каменные стены, двойные двери да еще тамбур задерживали не только взрывную волну, но и глушили разрывы.
Вначале жить в эти склепы шли наиболее смелые, а потом, когда несколько снарядов попало в деревянные домики, землянки, желающих стало больше. Пришлось и самый большой склеп, в котором находились останки родовитого кронштадтского купца, переделать в общежитие для девушек, работавших в столовой и на узле связи.
Над склепом стояла башенка, тоже прочное монолитное сооружение, получившее наименование "женская часовня".
- Как говорится, мертвым помирать, а живым жить да еще воевать... философски заметил инженер Николай Метальников, который оборудовал для себя индивидуальный склеп и назвал его "ЛИ-1", что означало "люкс инженера 1-й". Крест с этого склепа вместе с чугунной плитой, весивший, очевидно, с полтонны, Метальников оттащил автокраном в глубину кладбища и, устав от трудов, завалился спать. Но его многочисленные друзья-шутники не спали, притащили крест с плитой обратно, установили на свое место и начертали эпитафию: "Здесь покоится наш друг купец Николай Метальников".
Разозлившись на остряков, Метальников оттащил крест на другой конец погоста, но утром он вновь оказался над склепом.
Куда бы ни прятал Метальников злополучный крест, его водворяли на прежнее место.
Ночью с 22 на 23 октября, когда я дежурил у самолета, ко мне подошел Метальников и с унылым видом сказал:
- Товарищ заместитель командира полка, я с жалобой к вам. Разрешите обратиться. Выживают меня из моей землянки, все время кто-то ставит крест надо мной и надпись. А в другую землянку мне нельзя, несподручно. Здесь я рядом с эскадрильей, возле самолетов.
По правде сказать, этот случай меня и рассмешил и порадовал: раз люди шутят, значит, оправились от пережитого. И я сказал инженеру:
- А зачем тебе, Николай Иванович, таскаться с крестом? Пусть стоят, хлеба же не просит? А на дощечке, назло шутникам, напиши; "Дурак-таскает, умный - почивает".
И что же? Прошла неделя, и Метальникова оставили в покое. Но он этот случай не забыл. Спустя много лет, 9 мая 1978 года, когда я встретил Николая Ивановича у Театра имени Пушкина в Ленинграде, где ежегодно в День Победы собираются морские авиаторы, его, постаревшего, седого и потерявшего зрение, вела жена. Только по голосу мы узнали друг друга. Вспомнили Таллин, Ханко, Ладогу, Кронштадт, вспомнили и "ЛИ-1", в котором полтора года жил Метальников, н наш с ним ночной разговор возле моего самолета.
Утром после боевого дежурства, вернувшись в деревянный домик, я застал живших со мной Васильева и Цоколаева за сборами на аэродром. Вдруг в окно, закрытое черной маскировочной бумагой, сильно постучали. Васильев поднял штору, и мы увидели возбужденное лицо командира полка. В незастегнутом кителе, без головного убора, он прокричал через двойные рамы:
- Качайте Голубева!
В первую минуту никто не понял, что случилось, почему подполковник Корешков прибежал к нам в таком виде. Лишь когда он распахнул дверь и, влетев в комнату, крепко, трижды меня поцеловал, товарищи сообразили в чем дело и тоже бросились поздравлять меня с присвоением звания Героя Советского Союза.
- Только что по радио передали Указ Верховного Совета, - взволнованно сообщил Корешков. - Из нашего полка трое, и все из 3-й эскадрильи: Голубев, Кожанов и Байсултанов - понимаете? Сразу три летчика из одной эскадрильи! Сейчас соберем митинг!
Радостное событие за несколько минут облетело весь аэродром. Вчетвером мы побежали к большой землянке, где жили комиссары и заместители командиров эскадрилий, чтобы поздравить Петра Кожанова. Алима Байсултанова, к сожалению, в Кронштадте не было, он все еще находился в тылу на краткосрочных курсах. Но мы тут же послали ему поздравительную телеграмму.
В 4-м ГИАП Героев Советского Союза стало больше, чем в других истребительных авиационных полках Военно-Морского Флота. Семь летчиков! А с получившими это высокое звание в финскую кампанию - десять.
Митинг вылился в ликующий праздник, летчики и техники давали клятву бить врагов, не щадя своих сил и жизни, до полного освобождения Ленинграда и нашей священной земли.
Вторым радостным событием, сыгравшим значительную роль для будущих боев 4-го гвардейского, оказался день вручения золотых медалей и боевых орденов адмиралом флота Николаем Герасимовичем Кузнецовым и начальником авиации ВМФ генералом Семеном Федоровичем Жаворонковым. Получая награду, я высказал просьбу летчиков полка - переучить нас на новый истребитель конструкции Лавочкина, о котором идут восторженные отзывы с фронтов. Адмирал Кузнецов здесь же переговорил с генералом Жаворонковым и ответил, что самолеты начнут поступать в авиацию ВМФ в начале 1943 года и что он будет рад, если первыми освоят их летчики 4-го гвардейского полка.
- Своими боевыми делами вы заслужили право летать на новых самолетах, сказал Кузнецов.
На исходе был 1942-й. За последние два месяца все молодые летчики, прибывшие из училищ, и опытные, прослужившие по нескольку лет в авиации Тихоокеанского флота, в том числе и новый командир полка подполковник Лаврентий Порфирьевич Борисов, назначенный вместо переведенного во вновь созданную штурмовую бригаду Корешкова, были полностью введены в боевой строй.
Воздушные схватки и штурмовки показали, что полк опять в полной боевой форме и готов постоять за город Ленина.
Положение Ленинграда к началу 1943 года несколько улучшилось, но блокада мешала снабжению войск, флота и населения, а обстрелы и бомбардировки уносили сотни и тысячи жизней.
Коренной перелом в ходе войны после Сталинграда подсказывал нам, что недалек день решительной битвы, к которой мы долго готовились и теперь с нетерпением ждали. И этот день настал.
Утром 11 января на КП собрался руководящий состав полка, командиры и комиссары эскадрилий. Подполковник Борисов, открывая совещание, взволнованно сказал:
- Товарищи, сообщаю пока только для вас. Завтра войска Ленинградского, Волховского фронтов при поддержке Балтийского флота начинают прорыв блокады. Операция имеет кодовое наименование "Искра". Суть ее в следующем: встречными ударами двух фронтов разгромить группировку противника в районе шлиссельбургско-синявинского выступа и разорвать кольцо южнее Ладожского озера. Конкретная задача нашему полку будет поставлена после перебазирования на аэродром Гражданка. Перелет необходимо произвести сегодня до 16.00. Скрытно и на предельно малой высоте.
Затаив дыхание слушали мы подполковника Борисова. Эскадрильи давно уже рвались в бой. Командир полка, не дожидаясь вопросов, раскрыл нам план действий полка.
Летчикам предстояло ргшить две задачи: непосредственно участвовать в прорыве блокады и одновременно прикрывать Ленинград и Кронштадт со стороны моря. 3-я эскадрилья, усиленная звеном из 1-й, будет участвовать в прорыве. Руководство группой возлагается на исполняющего обязанности заместителя командира полка капитана Голубева. Комиссар группы - капитан Кожанов.
Еще несколько советов я указаний, касающихся поддержания боевой готовности после переброски на новое место, - и все торопливо разошлись по своим подразделениям.
В назначенное время восемнадцать летчиков и технический персонал воздушным и наземным эшелонами достигли аэродрома Гражданка. Тут же мы получили задание от командира авиабригады Кондратьева: вместе с истребителями других частей обеспечить эффективные удары штурмовой и бомбардировочной авиации по укреплениям врага в полосе наступления и в его ближайшем тылу; надежно прикрыть войска 67-й армии при форсировании Невы на участке Московская Дубровка - Шлиссельбург и в боях - до завершения операции.