***
Через два дня, намучившись ожиданием, как приговорённый к повешенью, со свербящей болью в желудке и с подкашивающимися ногами, предстал перед судом, словно подвешенный между небом и землёй, не веря ни во что: ни чёрта, ни в бога.
- У вас, коллега, - по-свойски заговорил терапевт, пожилой, круглолицый, с седеющим венчиком вокруг головы, - никакая ни подагра, слишком вы ещё молоды, друг мой... и ни никакой ни полиневрит, который вы себе приписываете... а у вас повышенное давление или вследствие болезней почек, или возбуждённого состояния нервной системы. Вы вчера пили-с?
Булгаков похолодел, глядя на добрейшее лицо терапевта, и ожидая, что тот сейчас громогласно огласит приговор и разоблачит его по всем статьям на всю больницу, и тогда всё полетит в тартарары и придут жандармы с кандалами. Однако терапевт благодушно смотрел на него и помалкивал, не выдавая своих намерений.
- Нет... - выдавил Булгаков, твёрдо собираясь врать до конца, а там будь что будет.
Пил он позавчера, а вчера для укрепления духа и плоти - опохмелялся, чего с ним сроду не было. Нервы были на пределе и звенели, как ледышки в прихожей. Даже Тася, казалось, вызывала раздражение, не говоря обо всех остальных, и дом молчал, как панихиде, и катастрофа была неизбежна, как конец света.
- Дурная наследственность? - довольный тем, что попал в точку, крякнул терапевт и, как хряк, пошевелил кончиком носа.
Булгаков выпялился на него. Терапевт снова пошевелил носом, как совершенно отдельным органом, или как свинья, учующая свой початок. Булгаков суеверно закрыл глаза, почему-то находя аналог с лакеем и его стеклянным глазом, мир показался ему ещё с одной стороны, но он не знал, какой именно, и для чего она, болезная.
- Это отец... - пробормотал он так, словно подписывая себе смертный приговор.
- Дайте я догадаюсь с трёх раз: хронически-потомственный алкоголик?
Терапевт даже провидчески наставил толстый, мясистый палец.
Можно было сказать: "Да!" И делу конец! Но Булгаков искренне возмутился:
- Да вы что?! - Не тому, что терапевт ошибся, а тому, что так прекрасно начал, как в заправском романе, от которого дрожит душа, а закончил отвратительно. - Нет, конечно. Он вообще не пил. Он умер в пятьдесят лет от почек.
- Афанасий умер от почек? - сконфузился терапевт и пошёл красными пятнами. - Что же вы сразу не сказали?!
- А кому это надо... - горестно кивнул Булгаков, давая понять, что пытается забыть тяжёлое прошлое.
- Ну вот видите... - скрыто похвалил его терапевт, узрев в Булгакове зачатки скромности, - так и запишем: "Начальная фаза наследственной гипертонической болезни с тенденцией перехода в стадию обострения". Добавим, "гипертонический нефросклероз", но пока под вопросом. Это крайне важно, коллега, - и поднял старческие глаза, тронутые склерой. - И часто так бывает? - опять шевельнул носом как хряк.
- Регулярно, - обнаглел Булгаков, совершено не обращая внимание на то, что терапевт назвал его коллегой.
- Великолепно! Замечательно! - аж подпрыгнул терапевт, бисерным почерком заполняя карточку. - Зачем вам эта война? Правда? Там, знаете ли, и без вас желающих хватает, - намекая, должно быть, на то, что пусть воюют более многочисленные классы.
Булгаков насторожился: его явно вызывали на откровение, дабы заманить в ловушку и досрочно с пятью курсами университета отправить в полевую армию, где он хлебнёт крови больше Богданова и не то что стреляться - вешаться станет, а это крайне не эстетично по причине всяческих выделений. Булгаков как раз накануне начинался криминалистических отчётов об этом. Там было много страшных фотографий. Даже после "анатомички" они смотрелись дико, а в натуре - хоть караул кричи.
- Ну... знаете... - начал он, ещё не понимая, куда свернуть.
- Знаю, знаю... коллега. Через мои руки столько молодых людей прошло, - многозначительно сказал терапевт и даже, кажется, подмигнул.
- Что это значит? - ещё более осторожней спросил Булгаков.
- Это значит, что для походной службы в армии вы не пригодны, - так же добродушно, по-свойски, шепнул терапевт.
У Булгакова не то что отлегло с души, пусть даже пока только наполовину, но и воспарил он так быстро и так легко, что к своему крайнему удивлению разглядел за спиной терапевта лакея со стеклянным глазом, но почему-то настолько маленького, юркнувшего за ножку стула, что и глазом не уловить. Но увидел! Увидел же!