И не успел Булгаков и глазом моргнуть, как он разоблачился до исподнего, а вещи аккуратно повесил на спинку стула, даже носки снял.
- Давай быстрее, - сказал он, - пока мать не пришла.
- В смысле?.. - крайне нервно спросил Булгаков. - Что я должен сделать?
- Как что? - удивился Богданов. - Будешь свидетелем.
- Иди ты к чёрту! - вспылил Булгаков и шагнул за порог. - Ё-моё!
Он уже пожалел, что пришёл. Пусть стреляется в гордом одиночестве, думал он.
- Хочешь, чтобы меня нашли чужие люди? - обратился к святому святых, их старой-старой дружбе Богданов.
- Это твоё лично дело, - упёрся Булгаков, в истерике силясь открыть дверь, но у него не получалось.
- Ну и вали! - пошёл в спальню Богданов, шлёпая, как мокрая рыба, по полу босыми ногами.
- Погоди... - окликнул его Булгаков. - Ты что, действительно, хочешь застрелиться?..
- Нет, я гопака танцевать буду! - съязвил Богданов и соответствующим образом покривлялся, а потом со страшным грохотом опрокинул стул.
Этот звук изменил ситуацию: Булгаков выругался матом и пошёл следом:
- Ё-моё! Опомнись, придурок!
- От придурка слышу! Куда стрелять-то? - Богданов брезгливо взял со стола браунинг и приложил к виску. - Так или не так? А то я слышал, пуля по кости скользнёт и выскочит! - Он вопросительно уставился на Булгакова, держа злополучный браунинг ни отлёте, словно приглашая Булгакова вцепиться в него зубами и отобрать.
- Ты идиот! Полный идиот! Я тебя презираю! - закричал Булгаков, по привычке размахивая руками и приближаясь к нему, как оскалившаяся собака. - Дай сюда! - И попытался схватить пистолет, но Богданов был выше, ловчее и сильнее, и они несколько минут безуспешно боролись.
В сторону отлетел злополучный стул, половик под ногами пополз как будто живой; они рухнули на койку, и вдруг всё кончилось также внезапно, как началось: всякое движение прекратилось, звуки исчезли, и лишь в ушах стоял негромкий, но чёткий, как удар кия, щелчок.
Булгаков сел на край кровати в изумлении глядя на Богданова, на его вмиг остановившееся лицо.
- Добей! - неожиданно громко и ясно сказал Богданов, косясь на него левым глазом, правый был неподвижен, как у манекена.
Булгаков с ужасом показал головой и отступил, как от пропасти. Он невольно дёрнулся и заметил, нет, не чёрта, а лишь жуткую, как потустороннюю тень - бескровное лицо лакея с моноклем в глазу над изголовьем, из уст которого, как мыльный пузырь, выползла сакраментальная фраза: "А ты как думал?!"
- Добей! - Богданов на глаза терял силы. - Добей... - хрипел он, на виске у него, как живая, выползла кровавая улитка; и только тогда Булгаков сообразил, что на виске Булгакова чернеет чёрная зловещая дырка.
Дальше он мало что помнил, хотя, конечно, уже навидался в "анатомичке" всякого, куда-то кинулся, что-то ещё раз опрокинул. Мать Богданова нашла его в прихожей, вцепившегося в шинель Богданова и твердящего:
- Ё-моё... ё-моё...
***
На следующий день его, потерянного и опустошенного до прострации, допрашивали в полиции:
- А вы знаете, что ваш друг болел сифилисом?
- Не может быть... - вяло среагировал Булгаков, думая о другом, о том, что надо бежать тайно и срочно, иначе от лунных человеков жизни не будет, вгонят они его в гроб!
- Может. Всё может, - с профессиональным равнодушием сказали ему. - И в такой стадии... - полицейский порылся у себя на столе и прочитал в какой-то бумаге, - когда затронут "головной мозг". Возможно... - полицейский поднёс бумагу к лицу, - у него был психоз.
- Психоз? - мучительно поднял Булгаков лицо. - Нет... он был адекватен...
И опешил. Вот ё-блин! Как же я раньше не сообразил! - он чуть не хлопнул себя по лбу, и чувство вины схватило его за горло как клещи. Вот что меня мучило - ненормальность в поведении Богданова, то влюбленность в Варю, то полный разрыв с ней. Если бы я понял и всё объяснил ему, ничего не случилось бы. Его можно было бы спасти, лихорадочно подумал он, сейчас сифилис элементарно лечится.
Богданов прожил ещё сутки и умер, не приходя в сознание.
- Найду и убью! - опрометчиво пообещал Булгаков, белея, как снег на улице.
- Дурак! - живот среагировала Тася и максимально выразительно повертела пальцем у виска, в свете происходящих событий это было немаловажным предупреждением. - Они тебя в таракана превратят! - И для экспрессии выпучила глаза, что было особенно смешно, глядя на её всегда спокойное, уравновешенное лицо.
Теперь и она прониклась страхом перед странными людьми, которые, как казалось ей, назидательно довели Богданова до самоубийств. Так ведь в полицию не заявишь и ничего не расскажешь. О чём? О своих доморощенных подозрениях?