Аполлон Кочнев, пехотный штабс-капитан, выздоравливающий после сквозного штыкового ранения плевральной полости, был особенно уныл и печален тем, что быстро шёл на поправку. В тот момент, когда он сказал, разливая коньяк:
- А наша доля, господа, умереть за отечество!
Булгаков снова "провалился" и даже, кажется, увидел короткий сон. Будто Тася готовит его любимые творожные шарики и бросает их ещё горячими через стол лунному лакею, который в свою очередь ловит их с ловкостью собаки и глотает, не жуя. И так у них ловко и дружно получалось, словно они знакомы были друг с другом всю жизнь. "Вернулся" он с сильным чувством ревности и ясно, и чётко уловил, что Аполлону Кочневу ответили:
- Ну и поделом...
И все нехорошо рассмеялись.
Если бы Булгаков знал, что увидел сон в руку, то благодушие его моментально испарилось и он бы пошёл разбираться с любимой женой Тасей, лежащей в соседней палате, но он ничегошеньки не понял, а в голове ничегошеньки не щёлкнуло, хотя чувство ревности в нём осталось и сочилось по капле, как яд кураре.
- А вы почему не пьете, доктор? - спросил поручик Семён Маловажный, раненый в голову шрапнелью под Белостоком и получивший безобразный шрам и пожизненный тик левой щеки.
- Я? - очнулся Булгаков и только тогда понял, что прижёг себе большой палец левой руки папиросой, но не почувствовал боли. - Наливайте! Наливайте, господа! - Вздрогнул он как лось на водопое.
Перед ним всё чаще и чаще вставали вопросы мироздания, и порой ему казалось, что кто-то копается у него в голове, как могильный червь.
Коньяк был настоящим грузинским, пился легко, как сладкое вино. Как мой жизнь, подумал Булгаков, вспомнил, что его жизнь отныне ему не принадлежит, а что ею управляют каких-то два странных типа, лунные человеки, которые ему так и не представились, но своё готовы урвать любым способом. Слава богу, я от них избавился. Он суеверно смотрел в тёмное окно, за которым брезжил рассвет, лунные человеков там не было.
- Ах, извините! - подскочил он, услышав, как его окликнули: то ли наяву, то ли во сне, и выбежал, ставя ноги, как ходули, его мотало, пока он нёсся до палаты, в которой лежала Тася.
После аборта, который он сделал ей накануне, у неё начались осложнения, и теперь он успешно боролся с её циститом: после двухразового промывания новомодного сульфаниламидом и перорального приёма, Тася быстро пошла на поправку. И ему казалось, что опасность миновала.
Однако в палате её не оказалось, и он нашёл её напротив, в туалете, стоящую согнувшись и держащуюся одной рукой за подоконник, второй - за низ живота.
Он сразу всё сообразил. Подхватил её, лёгкую и желанную, и понёс в операционную, кляня себя на чём свет стоит.
- Я пошла в туалет... - доверительно шептала она, глядя ему прямо в глаз... - что-то плюхнуло, и я закричала от страха. - А ты всё не приходил и не приходил... - Голос её становился всё слабее и слабее.
Вот этот крик он и услышал.
- Эй! - крикнул Булгаков. - Кто-нибудь! Эй!..
Он совсем забыл о Филиппе Филипповиче.
- Всё будет нормально! - твердил он убеждённо. - Всё будет нормально!
На самом деле, он не знал, что предпринять, надо было срочно посмотреть в пособие по хирургической гинекологии. Впрочем, этот вопрос мучил его совсем недолго. Бог весть откуда выскочивший Филипп Филиппович со словами: "Ты уже своё дело сделал!", вытолкал его взашей: "Иди делай обход!", и кликнул операционную медсестру Надежду Любимовну.
Филипп Филиппович уже старый для того, чтобы что-то понимать, подумал Булгаков, и эгоизм молодости взял в нём верх.
Шёл восьмой час утра. Булгаков поплёлся к себе, укололся и, как сомнамбул, подался по палатам. В голове была пустота, словно у колокола с перепою.
В десятом часу Филипп Филиппович вышел, мокрый, как мышь, с удовольствием повёл бабскими плечами:
- Слава богу ты вовремя среагировал. Дай закурить!
- А что было? - спросил Булгаков глуповато, хотя, конечно, всё понимал, как собака Тузик у Африканыча из дворницкой.
- Попис мопис... - ответил Филипп Филиппович, нетактично воротя морду в сторону.
- Что за "попис мопис"? - удивился Булгаков, изображая наивность.
- Обильное кровотечение! - прямо ему в лицо буркнул Филипп Филиппович.
- Откуда?! - вырвалось у Булгакова.
Ведь я всё делал правильно, по инструкции, с ужасом подумал он, испытывая слабость в коленках.
Филипп Филиппович странно посмотрел на него:
- Ты понимаешь, что такое "там" найти артерию, которая порвалась?
- Понимаю... - обречённо промямлил Булгаков.
- Ничего ты не понимаешь! - попенял Филипп Филиппович с превосходством практикующего хирурга. - Больше так не делайте, любезный, больше абортов она не переживёт!