- Вот тебе бог, - неожиданно для самой себя сказала Тася, - а вот порог!
- Ладно... - на удивление тотчас сдался он и по-стариковски обречённо сунул ноги в тапочки, поцеловал её в родные глаза, словно наступил себе на горло, и пообещал. - Всё будет хорошо!
Она и поверила, и сдалась в память о Боре Богданове и их горемычной юности.
Как ни странно, он с энтузиазмом взялся за дело. Разместил в городских газетах объявления: "Доктор Булгаков М.А., венеролог со стажем и по призванию, вылечит все ваши интимные болезни". Даже телефон себе провёл и составил расписание приёма.
Все эти дни его сопровождала лёгкая умственная усталость, которую он фиксировал, как возничий - скрип левого заднего колеса кладбищенской телеги.
Тася не могла нарадоваться, но дозу не увеличила, а, наоборот, разбавляла водой, надеясь, что за хлопотами и делами он не заметит.
Хорошо, что на Рейтарской у них было целых четыре комнаты. В двух первых Булгаков сделал себе приёмную и рабочий кабинет с уголком из дерматина и ширмы. Главное, что теперь не надо было резать, пилить и строгать чужую плоть. Максимум, чем всё это грозило, уколом по-немецки через марлечку, и дезинфекцией рук спиртом, а в перерывах между больными - можно было бездумно глазеть на соседских кур, которые копались в огороде.
Однако в реальности перерывов не случалось: город был полон сифилитиков и наркоманов всех мастей. Так что Булгаков трудился, не покладая рук.
- Это тебе не с зубами ковыряться! - гордо сказал он, небрежно швыряя на кухонный стол перед Тасей не обычно слюнявые разнокалиберные купюры, а свежую пачку денег только что из банка.
- Откуда?.. - удивилась она, со светлым лицом вытирая руки о передник.
Теперь можно было выкупить в ломбарде драгоценности. И она восприняла это как добрый знак - жизнь налаживалась.
- Ха-ха! - хохотнул он, восторженно потирая руки, весь в предвкушении его величества литературы.
Давно она не видела его таким деятельным. У неё отлегло от сердца: дело было в том, что от разбавленного морфия Булгаков обычно был крайне раздражён, а здесь совсем другая картина, его словно подменили. Он стал прежним, молодым, весёлым, каким она его помнила на затонах Волги и на островах Днепра, где они загорали в далёком предвоенном двенадцатом годе, ели мороженое в стаканчиках и запивали ситро.
Неужели действует?! - обрадовалась она.
А потом.
- Ты что... укололся?.. - догадалась и настырно пошла за ним в приёмную, куда он шмыгнул как мышь. - Укололся?! Говори! Укололся?!
Обычно она не доверяла ему эту миссию, словно деля пополам грех морфинизма, и это объединяло их, делало заговорщиками; а теперь получается, что он её предал подло и мерзко ради каких-то пяти минут удовольствия.
- Последним мне попался бывший корпусной генерал Садеков с букетом Абхазии, - повёл он морду в сторону без щелчка в голове. - Пришлось его лечить новомодным сальварсаном и ещё кое-чем, а это очень дорого!
- Так, сальварсан! - потребовала она. - Не заговаривай мне зубы! Давай сюда! - И ловко выхватила из его кармана пачку купюр, куда более значительную, чем он принёс. - Это что? Что?! - Помахала перед его носом, как тряпкой перед быком.
Она испугалась, что Булгаков перестанет держать себя в руках и сорвётся. Такого ещё не было, но она читала, что в одно мгновение всё пойдёт прахом, и будет во сто крат хуже как предвестник реального конца в двадцать семь с небольшим лет.
- Тася! - неожиданно рухнул он на колени, патетически воздев руки, глядя туда, где виднелся её подбородок и выпученные глаза. - Я больше не буду! Я хочу вылечиться и писать романы до конца жизни! До гробовой доски! Больше ничего! Но я не могу! Не могу! Не могу! У меня не получается! Помоги мне! - рыдал он, уткнувшись ей в искромсанный живот. - Спаси меня!
- Хорошо! - ледяным голосом произнесла она. - Я попрошу лунных человеков!
- Только не это! - вскочил он, словно ошпаренный. - Я тебя богом прошу, только не это!
Мысль, что ему придётся перед кем-то унижаться, приводила его в бешенство. Он ещё не свыкся с мыслью, что кто-то исподтишка контролирует его жизнь, а всё шло к этому. А ещё он в них не верил; как упёрся, так и не верил, мешало религиозное образование и религиозное мышление, а ещё он был врачом до мозга костей, то бишь обученным злобствующему материализму. Вот этого монстра в себе ему и надо было убить. Он уж сообразил, что все формы недоговоренности ведут к наивности и глупым фантазированиям.
- А что?! Что я должна делать?! Ты дошёл до ручки! Это конец, Миша! Тебя зароют в землю вместе с твоими ненаписанными творениями! И правильно, между прочим, сделают!
- Ты сука! - закричал он, мечась по комнате, как загнанный в угол зверь. - Горгия! Ты угробила меня! Всю нашу жизнь!