- Ну знаешь! - встрепенулся Ларий Похабов, перебарывая сто двадцать пятый приступ тошноты. - Нет безвыходных положений!
Он был приверженцем быстрых мер. Ему часто не хватало сократовской выдержки, но часть его проектов вполне вписывалась в общее направление развития генеральных планов, и он был на хорошем счёту, как дисциплинированный и ретивый служака. Однако у него был недостаток: ему было наплевать на судьбу фигуранта, большинство из которых было обречено перегореть, как лампочка в коридоре, отсюда и проистекал его формализм: мол, ничего не поделаешь, такова жизнь, и всё такое прочее: не я подписывал и печать ставил. Но пойди и докажи начальству, что ты только голый функционал, и дальше ни-ни; не поверят же! По служебным инструкциям никто никого не опекал до гробовой доски: довели, получили требуемый эффект, расписались и разбежались. В русское бюро других правил не было. Но чисто по-человечески, думал Рудольф Нахалов, мы же не правы, хотя, если у кого-то брак, потекли мозги, концерт окончен, финита ля комедия, даже мы бессильны.
Рудольф Нахалов напротив, пока что набирался опыта, но уже имел своё мнение: дескать, как предписывает теория, не торопиться, дать клиенту созреть естественным образом, как тесту на дрожжах, и не бросать всех их за ненужностью как окурки. Всецело изменять сознание людей - было крайне непозволительной роскошью, они переставали размножаться. Утрачивали способность бездумно радоваться жизни и в лучшем случае становились вечными прожектерами, а то просто запивали до сизого носа. Не потому ли их с Ларием Похабовым объединили в бригаду, дабы уравновесить одного с другим? Он пытался расспросить начальство, но над ним посмеивались и не давали абсолютной свободы действия, непроизвольно намекая на инструкции департамента "Л". Стало быть, они на хорошем счету? Они этого не знали. Им ничего подобного не говорили.
- Я тебе говорю! - с жаром возразил Рудольф Нахалов. - Сделаешь из него психа! Ещё раз пожарную команду вызывать? - намекнул он на Гоголя, который сошёл с ума, слава богу, не по их вине, а ещё - двести лет тому назад. Так, хе, может и не помочь, а сделать хуже?
То, что для других фигурантов занимало десятилетия, для Булгакова сократилось до месяцев и лет. Времени катастрофически не хватало - слишком поздно они кинулись нарушать логику изменением сознания. Время сделалось огромным дефицитом, естественно, Булгаков этого не понимал и упирался, как самый последний кавказский ишак. Так ведь не объяснишь в открытую, чокнется окончательно, бесповоротно и отправится в жёлтый дом. Азбучные истины тоже надо учитывать. Однако выхода не было, и инструкции надо было соблюдать и дело делать, в общем, выворачиваться.
- Может, и вызовем! - многозначительно возразил Ларий Похабов, выдавая своё намерение во что бы то ни стало довести проект до конца, потому что в конце их ждал большущий леденец в виде новых должностей, новых возможностей, и очень приличная жизнь фаворитов, полная шоколада и сливок, и конечно, энергии. Энергия будет вёдрами литься, мечтали они, фонтанами, и девушки там монументальные и длинноногие, как роковая Мэри Пикфорд.
- Сколько можно за ним бегать? Мы превысили все лимиты, - посетовал Рудольф Нахалов, намазывая яйцо горчицей за отсутствием в ресторане французского майонеза.
- Ну и что? Важен результат! - лениво, но упрямо возразил Ларий Похабов.
Желудок отпустил, и ему стало легче, и мир наполнился красками. Какаду в клетке громко и ясно произнес: "Медведь на ухо наступил!" Господин в углу, с надменным лицом и с острыми стрелками на брюках, наконец перестал тренькать пальцем на рояле и показал попугаю дулю, на что тот ответил: "Сам дурак!" Надменный господин снисходительно рассмеялся и пошёл допивать свой коньяк. Он очень походил на американского журналиста, прибывшего за горячими пирожками гражданской войны, однако прожигающий жизнь в кабаках и вертепах. Революционная свобода вскружила голову.
- Давай! Давай результат! - саркастически произнёс Рудольф Нахалов, запивая яйцо красным вином.
- А где ты возьмёшь ещё одного гения-стилиста? Где?.. - Ларий Похабов демонстративно обозрел ресторанный зал полупустой по утренней поре, словно за каждым столиком должно было сидеть по дюжине писателей с мировым именем. - Здесь и одного-то чайной ложкой не наскребёшь!
- Да-а-а-а... - нехотя согласился Рудольф Нахалов. - С этим делом туго. С этим даже в просвещенной Европе не разгуляешься, - добавил он, намекая на предубеждение о её первопричинном духе и возвышенности по отношению к России.