Если бы она обернулась в сторону долины, то заметила бы, как от небольшой деревеньки в долине, той самой, что примыкала к горному перевалу, поднялась в небо яркая белая точка. Она приближалась, увеличиваясь в размерах, обретая очертания. Незадолго до обеда почтовый голубь приземлился на краешек птичьего фонтана, жадно напиваясь свежей водой и давая отдых уставшим крыльям. Мальчишка, работающий на голубятне, аккуратно отвязал послание и направился в сторону замка, вытирая грязное лицо не менее грязным рукавом, и надеясь, что новость хорошая, и князь наградит его за поспешность чем-то вкусным, а не погонит прочь.
Мечтам мальчика не дано было исполниться — ещё в холле его перехватил камердинер князя, отобрал послание и развернул на выход. Сперва маленький смотритель голубей расстроился и обиженно шмыгал носом сидя под окнами, но стоило ему услышать рассерженный бас князя, как он тут же убежал обратно к своим птицам, радуясь, что досталось камердинеру, а не ему. В небе над замком хлопал крыльями и громко ржал Охтар — огромных размеров чёрный пегас — зверь крови, принадлежащий главе рода.
***
Сильфия пряталась в глубине сада, предаваясь страданиям по своим загубленным мечтам. Дядя не изволил даже выслушать её, запретив не то что летать, а даже покидать территорию замка. Это было несправедливо. Её кузенам, которые были даже на пару лет младше, можно было летать по всей долине, и кузина, которой было всего одиннадцать, часто летала в сопровождении отца в другие княжества. Так почему же именно к ней так несправедливо относятся?!
Лунь, поджав стройные ноги, лежала рядом, изредка фыркая и тычась мордой ей в плечо, словно хотела поддержать. Зверь крови способен был чувствовать настроение своего хозяина, и сейчас они грустили вместе. Слëзы уже закончились и сейчас Сильфия тихо предавалась размышлениям о том, как несправедлива к ней жизнь в лице дяди.
— Вот выйду замуж, и мы с тобой уедем из этого княжества, — она погладила Лунь по мягкой шерсти на лбу. — И тогда никто не запретит нам летать.
Иногда Сильфия мечтала, что всë будет так, как в женских романах, которые она нередко брала почитать у тëти. Мечтала, что какой-нибудь молодой князь приедет в их замок по каким-то важным делам и увидит её. Почему-то в этих фантазиях она гордо восседала на спине Лунь, обязательно в красивом платье и чтобы юбки и ленты развивались, пока они мягко опускаются во двор после воздушной прогулки. Взгляды встретятся, в сердцах вспыхнет искра. Князь тут же пойдëт просить её руки и обговаривать с дядюшкой выкуп, и в тот же день заберëт её отсюда к себе. А дальше будет пышная свадьба, красивое платье и всë остальное. О том, что нужно будет выполнять обязанности княгини и рожать князю наследников, Сильфия старалась не думать — это ощутимо портило радужность мечтаний.
Вот только прекрасный князь что-то не торопился за ней, хотя представители знатных родов частенько гостили в их замке, обговаривая с дядюшкой торговлю, заключая договора на поставку тех или иных продуктов, что в изобилии выращивали в долине. И никто из гостей пока не обратил на Сильфию особого внимания, что уж говорить о вспыхнувшей страсти. Можно было бы сделать вывод, что женитьба не интересует высокородных гостей, но они постоянно присматривались к Миели — кузине Силифии. Та, хоть и была ещё ребёнком, но отличалась красотой. Светлые волосы и кожа, голубые глаза и изящная хрупкость телосложения, что были свойственны женщинам их рода, уже сейчас позволили свахам оценить красоту Миели равной свету пяти тысяч двухсот звёзд. А если учесть тот факт, что кузине всего одиннадцать и её формы скоро округляться, то цифра будет только расти, и дядя уже принимал весьма нескромные намёки о возможном выкупе от соседей, которые присматривали невест для своих сыновей. Он даже шутил, что, продав дочь, сможет купить сразу двух невесток для своих наследников. Сильфией же пока никто не интересовался…
К ним тихо подошла Руфь — единорог тëти — и опустила рядом стопку книг, перевязанную атласной лентой, после чего мягко коснулась макушки девушки губами и так же тихо удалилась, покачивая из стороны в сторону длинным хвостом с кисточкой. Вот уж кто и понимал Сильфию, так это тëтушка Камели. Она всегда была добра к племяннице, изредка баловала и тоже не могла летать. В какой-то мере княгиня заменила Сильфии мать, которую девушка никогда не видела, заботилась о ней как могла, хотя не смела перечить супругу, но и это уже было значительно больше, чем ничего.