Глава пятая
Едва Семен произнес следующую абракадабру: "Оговакул то сан ивабзи он еинешукси ов сан идевв ен и мишан мокинжлод..." и стал переводить дыхание, чтобы продолжить заклинание, в углу подвала раздался осторожный кашель, а затем тихий шепелявый голосок: "Ну, и хватит, чего уж там, хватит болботеть-то! Вот он я!". Семен Орестович резко обернулся, хотя ему страшно мешали чувалы с сенной трухой, в которую превратились бабкины травы за шестьдесят лет усушки и утруски на ее чердаке, - но никого не увидел. - Кто тут? - бесстрашно крикнул он, клацая зубами. - Не, ну ты вааще оборзел! - обиженно сообщил ему тот же голосок. -Враскоряку надо, и меж ног! Семен стал враскоряку, нагнулся и посмотрел в угол промеж ног. В углу сидело нечто... кот - не кот, пес - не пес, а вроде бы маленький лохматый человечек смотрел на него из угла вприщур и чуть улыбаясь, - ну, прямо как Владимир Ильич на елке в Горках. Семен уронил мешки, сверток с плащом и сел на пол. Человечек исчез. Посидев так минуты две, наш герой осторожно спросил: - Кина не будет? В углу что-то заливисто расхохоталось: - Молодец! Будет тебе кино! - А что, мне теперь все время на тебя через Житомир смотреть? поинтересовался Семен. - Да нет, это не обязательно! - успокоил его знакомый голосок, и человечек снова появился. На этот раз - рядом с гостем. Сидя на корточках, домовой рылся в бабкиных мешках, перебирая сенную труху и комментируя обнаруженное, причем делал это с первомайским пафосом и неумеренной жестикуляцией. "Если бы он был лысый - вылитый бы Никита на трибуне ООН вышел!", - почему-то подумал Семен. Между тем человечек не умолкал: - Трава кавыка растет на пашнях и при полниках, собою в стрелу и выше, коловата, хохлата, по неи шляпы что шипьи, что иглы колется, не дастся простой рукою взять. Та трава угодна в дому держать и хоромы ставить на ней. А когда скотина вертится, положи с воском в шерсть и отыдет нечистый дух. И от черной болезни добра. Затем, отшвырнув сухой прутик загадочной кавыки и взяв в руки листики неизвестного происхождения, человечек продолжал: - Есть трава на земли именем иван, растет в стрелу, на неи два цвета: один синий, а другой красный, а листочки махинькие, как лепешки, по сторонам, и растет на старинных превеликих реках. Та трава всем травам царь: кто умом рушится, носи при себе, или кто издалека посекся; а корень - кто хощет избежать худым конем у доброго - тот корень держи при себе, и уедешь. С этими словами он отряхнул шерстистые ладошки о шести пальцах, взял из мешка какую-то недлинную и тонкую травиночку и продолжил: - Есть трава змеина, собою тонка, растет ничком по земли, цвет белой, мала, едва знать с землею. Хорошо с нею до чего коснется просить у людей, все сделается в твою пользу. Если будешь просить у мущины, то положь ту траву по правую пазуху, а если у женщины - то по левую. Терпение Семена истощалось, и, наверное, домовой это заметил. Он разогнулся, бросил мешки в угол и спросил: - И на кой ты сюда приволок это сено, человече? Я его не ем! - Вас хотел вызвать, - пробормотал Семен. - Ну, вызвал, и что дальше? - недовольным тоном произнес собеседник. - Скажите, Вы и вправду домовой? - на всякий случай спросил Семен Орестович. - А что, не похоже? - удивился тот. - Да домовой я, домовой, можешь не сомневаться. Сколько раз ты меня в детстве видел, а сейчас сомневаешься? Я ж к тебе и угомона приводил по вечерам, и дрему... Эх, люди, люди! Возишься с ними, возишься, так не то, чтобы "спасибо" сказать, они еще гадают - есть ли ты на самом деле... - Но нас же учили, что Вас не существует! - начал торопливо объяснять Семен. - А нас и не существует! - расхохотался домовой. - Не существует для тех, кто в наше существование не верит. Вот пока ты в меня не верил, меня для тебя и не существовало. А как только ты Салихвоновне поверил - я тут как тут! - Вот оно что! - удивленно воскликнул Семен Орестович. - Так, может, и тот свет есть? - А как же, есть, - успокоил его собеседник. - Для тех, кто в него верит. - Это что же выходит, - воскликнул Семен, - все на свете происходит по вере людей? - Совершенно верно, - заверил его домовой, - есть у людей такое свойство творить мир этот по вере своей. Но, я так думаю, ты сюда совсем не за тем пришел, чтобы эти вопросы обсуждать. Вон как ты сильно меня вызвать хотел! Даже разрыв-траву у Салихвоновны выпросил! Страшна та трава... впрочем, это уже меня не туда занесло. Силу я у тебя вижу - не нашу Силу... Знаю, отец твой с фронта принес ее. Другие, ну, те, кто вообще пришел, аккордеоны тащили да иголки швейные, а то еще подметки на сапоги были в особой цене - а он вот Силу откуда-то приволок. Я поначалу чуть со двора вашего не сошел - слаб я против такой Силы. Но она спит, Сила-то! И лучше пусть себе спит. Не трогал бы ты ее. - Ну, как - не трогал? - не удержался Семен. - Ведь Сила же существует! А раз существует - у нее должен быть хозяин. - А может, он у нее и есть? - хитро прищурился домовой. - Сидит себе и ждет, когда какой-нибудь дурень начнет с этим плащом практиковаться. А потом - хапы! И - ай-ай-ай! - Потому-то я к Вам и пришел! - заволновался человек. - Ведь должны же Вы знать, как подойти к этой Силе, чтобы - приняла, допустила, раскрылась... А может, Вам и хозяин этой Силы известен? - Во-он ты куда замахнулся! - удивился домовой. - Да ты, паря, того... Ни инициации не прошел, ни искуса, ни посвящения, а туда же! Силу воевать удумал! Не знаю я хозяина Силы! Мало ли чего когда кто своей дурной башкой да немалым колдовским умением напридумал... Слыхал я от аеров, - а они спокон веку вихрями по свету гуляют, всю его подноготную знают, - был в давние времена в Прибалтике некий тайный Орден, "игроками" звались. Да!.. Серьезные дела значились за его членами!.. Только - это еще при матушке Екатерине Великой было - извели этот Орден под самый корень! Не любила матушка Екатерина всякие тайны, ежели они не ею устроены... Был у нее специальный пригодный для этого человечек - тайный советник Шекловатый Порфирий Порфирьевич, страшный человечек... Аеры говорили - он до того Ордена добрался... когда громил франкмасонов, Новикова со товарищи... Радищев еще много знал!.. Заткнули уста, заставили язычок прикусить... Да! Времена давние, времена страшные... Похоже, плащ твой - от них память! О давно прошедших временах домовой говорил, как о вчерашнем дне, а о давно умерших людях - как о своих близких знакомых. - А что это за "инициация", "искус", "посвящение"? - завороженно спросил Семен Орестович. - У разного народа это по-разному бывает, - заговорил домовой, немного помолчав и отпив наконец из бутылки, которую таки извлек из мешка с сеном. - У туарегов вот, к примеру, нужно воду в пустыне найти, пешком из песков выйти да еще льва простым копьем убить. Ну, там у бушменов инициация предполагает татуировку и обрезание... Но у них-то вера простая, они в Силу природы верят. А у нас, у русаков, чтобы доступ к Силе получить, несколько способов бывало. Самый короткий - но он же и самый опасный - это украсть у баенника шапку-невидимку! Однако это мало кому вообще удавалось... Жуткое это дело! Ведь баенник - это тебе не я! Ему ведь, почитай, лет уже не одна тыща, да и Егибабе он прямой родственник. А та хозяйка царства мертвых! Так что - не советую я тебе на шапку баенника замахиваться, а то закусят тобой на очередном шабаше на Лысой горе... Да и где ты подходящую байну-то найдешь? Старые погорели все, а новая - не годится... Ведь в ней тогда баенник проживать начинает, когда там баба дите родит. Да-а, чего ты удивляешься? Это же ясно, как дважды два: раз свет на землю пущен, то и тьму пусти! Для равновесия в природе, как сейчас выражаются. А кто сейчас в байнах-то рожает? Вот то-то же, не годится эта идея ни по замыслу, ни по исполнению. - А тогда что же мне делать? - растерянно спросил Семен Орестович. - Да уж ладно, дай только подумать денек! - попросил домовой. - В общем, так: завтра придешь в это же время, да не в погреб, а на чердак. Сыро тут, шерсть влагой набирается, мерзну я. И траву больше с собой не тащи, не надо. Ну, теперь выпроводи меня назад. - А как?! - изумился собеседник. - Ну, вот тебе! - возмущенно воскликнул домовой. - Ты что, зеркала с собой не прихватил? - Да я понятия о зеркале не имел, - заверил домового Семен. - А зачем тебе зеркало? - Ты меня видал? - зло спросил домовой. - Конечно... - Ну, и как? - Ну, так... - неопределенно промямлил Семен Орестович. - В общем, домовой как домовой. Уж какой есть! - А брехунов сроду не любил! - сердито сообщил ему домовой. - Между прочим, это вы, люди, нас такими выдумали! В зеркало на себя смотреть противно! Как гляну - так и вылетаю. - Куда? - Куда, куда... Куда надо. - Нет у меня зеркала, - снова сообщил Семен печальную весть страдающему эстету. - А что, разве другого способа отправить тебя обратно нет? - Тебя под зад коленом били? - печально полюбопытствовал домовой. - А что, тебя надо... под зад коленом? - Нет. Просто то, что ты вначале по-нашему читал, надо прочитать наоборот, по-вашему то есть, - расстроенно ответил суседка. - Но эффект примерно такой... Да нам-то еще ничего, а вот ведьмы - так те вообще обмирают... Ну, ладно, чего там - читай! - А ты что - сам уйти не можешь? - озадаченно поинтересовался Семен. - А я сам не выходил! - рассердился домовой. - Меня ты позвал! Ты хочешь, чтобы я сам, своими руками, один разрешенный выход спалил? Не так у меня их много за год-то набирается!.. Читай! - Погоди, - задумчиво произнес наш герой. - Откуда ты слова-то эти знаешь - "инициация", "искус"?.. Небось, университет марксизма-ленинизма не посещал? - Посещал, посещал, - хохотнул человечек. - Когда твой батя вынес на чердак ненужную литературу, я с безделья всю ее прочел. А что за литература - помнишь? Папаша-то лектором-атеистом был, не говоря уж, что историком... Там не только Емельян Ярославский, а и Липс, и Фрэзер... Ну, ладно, делай дело-то! - Э-э, нет, - протянул наш герой, - ты вот что сначала скажи: затеялся я с этим делом, а даже не знаю, добрая Сила-то или злая? - Ты дурочку не валяй! - рассердился домовой. - Не маленький, образованный небось! Должен понимать: Сила сама по себе ни злой, ни доброй не бывает! Твоя задача - чтоб она тебя признала, чтоб ты ею управлять смог. Так долго мне ждать еще?! И Семен прочел (по бумажке, конечно): "Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя твое...", а когда повернулся к углу, домового уже не было.