Они приземлились в аэропорту Екатеринбурга и через три часа пробирались в джипе вдоль речки Токовой по чему–то, слегка напоминающему дорогу. — Этот рудник, он принадлежит вам? — спросила Аликс. — Нет, не мне. Он ничейный, его владельца нет с нами уже лет сто. Но там работает артель, в которой я являюсь пайщиком и потому имею право на лучшие камни, — он усмехнулся, — Если успеваю до них добраться.
Такое можно было увидеть только в кино. В глубь горы уходила наклонная штольня, кое–как закрепленная бревнами, туда было страшно смотреть, не то, что заходить. Свой свет старатели носили с собой в бензиновых лампах, никакого электричества не было и в помине. С одной стороны от входа в штольню высилась гора свежей породы, с другой — навалом, прямо под моросящим дождем лежали куски малахита. — Это ему полезно, — пояснил Рубин, — Малахит набирает цвет от холодной воды. Здесь, — он махнул рукой в штольню, — Добывали когда–то медную руду, малахит растет в медной руде. Она и сейчас есть, но бедненькая, малахит тоже не ахти какой, но другого нет. Там, — он махнул рукой в чащу леса, — Есть еще старый золотой прииск, золото, конечно, выбрали, но особо старательные находят в отвалах неплохие аметисты. Потом мы все это посмотрим, а сейчас пойдемте, перекусим.
Они сели вдвоем под навесом за длинный стол из неструганных досок, рабочие были в шахте, им еще не подошло время обедать, но полчаса назад все собрались возле машины, и Рубин раздал каждому по десять пачек «Примы», по большой пачке чаю и по полкило карамели. — Я им ничего не должен, — пояснил он Аликс, — Но я сам работал на таком же руднике, знаю, каково оно.
Чернозубый мужик, дико заросший бородищей, поставил перед ними по кружке черного, как деготь, чаю и здоровенную сковородку дымящегося мяса. — Лосятина, — ухмыльнулся Рубин, — Охотятся помаленьку. — Когда они, почти давясь от наслаждения, прикончили сковородку обалденно вкусной лосятины с черемшей, запив ее тягучим от крепости чаем, к ним подошел тот же бородатый кашевар и протянул на бугристой ладони сине–зеленый кристалл ромбической формы, — Держи, хозяин, подарок. У твоей…, — он запнулся, а потом сказал то, что вертелось на языке, — Девки глаза такого же цвета. — Держи, Захар, — не задумываясь, Йосиф сунул руку в карман и достал золотую зажигалку, — На подарок есть отдарок. — Что это? — спросила Аликс, когда старатель, поигрывая красивой цацкой, отошел от стола. — Уральский хризоберилл, — ответил Рубин, рассматривая неуловимо меняющий цвет камень, — Иначе называемый александритом, в честь в Бозе–почившего государя императора Александра II Освободителя. Их добывали поблизости отсюда, на речке Большой Ревт, там были изумрудные копи, а хризоберилл соседствует с изумрудом. Не все добыли, надо полагать, ели Захар раскопал этот камешек. Кристалл такой формы, — он положил александрит на ладонь Аликс, — Очень редкая вещь. Носите, на счастье.
После обеда, надев гремящие, как железо, брезентовые плащи, они углубились в лес и вскоре вышли на поляну, заросшую молодым сосняком. — Вот здесь добывали золото, — сказал Рубин. Золотой прииск представлял собой несколько осыпавшихся ям с полуобвалившейся бревенчатой кладкой, вокруг высились кучи окаменевшей глины и щебня. — Мало похоже на Форт — Нокс, да? — усмехнулся Рубин, — Все золото родом из грязи. — Аликс поковыряла щебень носком сапога, — Смотрите! — она подняла с земли голубоватый кристаллик вытянутой, октаэдрической формы, величиной примерно с фалангу ее пальца. — Я притягиваю камни. Наверное, это аметист? — Нет, это не аметист, — Рубин взял камешек из ее руки, осмотрел на свету, пощелкал по нему ногтем, лизнул его, снова осмотрел, поцарапал им стекло своих швейцарских часов и, наконец, сказал очень медленно, — Я не берусь дать окончательный ответ, но, по–моему, это алмаз, каратов на 87.