Словно миллионы голубей вылетели вдруг на проспект — захлопали ладони, всплеснулись неистовые апплодисменты зрителей. Отцы, матери, взрослые братья, сестры посылали ласковый привет юным авиостроителям.
Отчаянно хлопал в ладоши Вовка Шашабрин, оседлавший толстый сук тополя на тротуаре, и кричал колонне:
— Толька-а-а! Я зде-ее-есь!
Широко улыбаясь, щуря усталые глаза, по-военному отдавал честь будущим инженерам воздуха секретарь краевого комитета партии. Председатель краевого совета Осоавиахима, пряча законную гордость за суровой осанкой, перегнувшись через барьер, кричал:
— Пионеры-авиомоделисты, к обороне Союза будьте готовы!
Громче всех крикнула «всегда готовы» Жеся. Она в восторге потрясла в воздухе серебристо-серой моделью, а, поймав улыбку секретаря крайкома, подняла и вторую руку и замахала ею над головой. От восторга она взбрыкнула ногой, и, опомнившись, оглянулась — не видит ли кто.
Знакомое лицо мелькнуло вдруг в толпе на тротуаре.
— Паня!
Рванулась из колонны.
— Куда ты? С ума сошла? — резко схватил ее сзади за руку Филя. — Колонну ломаешь!
— Панька там!
— Где?
— На углу!
— Где Панька? — спросил быстро и Кеша.
— На углу же! Честное пионерское!
— Не останавливайся, не останавливайся. Быстрей двигайтесь. Не задерживайте других.
Инструктор крайосо вполголоса торопил колонну и, поминутно оглядываясь, Жеся удалялась дальше и дальше от трибуны, от угла, где мелькнуло в толпе знакомое лицо.
Праздник был для нее испорчен. Во-первых — Чеховская шкода вынесла на демонстрацию такие красивые и аккуратные модели, что у всех остальных ребят слюнки потекли. Модель Толи Бурченко — прямо картинка. Правда, Пушкинская тоже не подкачала, особенно Кешка. Он нес на демонстрации модель моноплана и после парада его очень хвалили настоящие летчики. Но все-таки страшно жаль, что большая, такая блестящая, такая умная даже с виду модель, как «Имени 23 февраля», не участвовала в празднике! Вот бы Чеховцам нос утерли!
Жеся ясно увидела опять жалкие обломки белоснежных крыльев у подставки, в уголке Осоавиахима.
И опять мелькнуло в памяти жалкое, с жадными глазами, лицо Пани в толпе на тротуаре…
Не отдавая себе отчета, Жеся бросилась по лестнице вверх, в квартиру Желтовых.
— Паня пришел? — громко спросила она, останавливаясь на пороге.
Отец Пани сидел за столом с газетой в руках. Он только-что вернулся тоже с демонстрации. Мать переодевала маленькую девочку в кроватка. Она обернулась к дверям и крикливо спросила:
— А тебе что за печаль? Вернулся ли, не вернулся — дело не твое. Болельщики нашлись!
Жеся сдвинула брови и тихо, сурово произнесла::
— Эх, вы! Звери. А еще советскими людьми называетесь. Культурные люди животных никогда не бьют, а вы мальчишку заколотили. Он дурак у вас. Другой бы пионер на его месте давно на вас в суд пожаловался, а он еще жалел вас, дурак. Разве вас били, когда вы росли?
— На свою мать иди жалуйся — сварливо перебила Жесю панина мать — она тебя тоже не шибко милует!
— И пожалуюсь. Я уж сказала ей. Стыдно это — детей колошматить.
Панин отец взглянул из-за газеты на нее, потом на жену и печально опустил голову:
— Зря он ушел.
— Не он зря ушел, а вы его зря били. Он теперь, небось, в беспризорниках…
И боясь расплакаться, Жеська кубарем скатилась по лестнице. А в комнате уже не выдержала и разревелась.
— Ну? Завела музыку! — гаркнула, было, мать.
Жеська оскалила зубы, как маленький звереныш, и, глядя на мать колючими глазами, бросила:
— Завела, да! А тебе говорю: если ты меня еще хоть пальцем тронешь, — я мало того, что уйду от тебя, а еще и в партийный комитет заявлю на тебя. Не смеешь больше бить меня! Не смеешь!
Мать, привыкшая к молчаливой покорности девочки, оторопело опустила руки.
Состязания
Дорога ныряет о холма на холм. По дороге ныряют один за другим грузовики из города к аэродрому. На аэродроме они вытряхивают живой груз — шумную, крикливую, галдящую кучу ребят — одну за другой. Это — омичи, новосибирцы, томичи, сталинцы, боготольцы. Моделисты и гости.
Моделисты высоко над головами держат модели — боятся, как бы любопытные гости не смяли драгоценных их нош.
Гости похожи на грачат: раскрытые рты, широкие глаза, беспокойные, крылья — руки и ноги. И сколько же около них шуму и гаму!
— Моделисты, вперед! Равняйсь!
Юноша инструктор выравнивает ряды. 20 лучших юасов, отбивая шаг, выравниваются в линейку.