— У-у, шибенник, — встречает дома мальчика бабка. — Где пропадал целый день?.
Мальчик, согнувшись, плетется в комнату. Зимние густосиние — сумерки прильнули к стеклам. Высоко в небе, как драгоценный камень, воткнута яркозеленая большая звезда, а вокруг нее густо насыпаны синие, желтые, зеленоватые мелкие звезды. Вот если подняться к ним — высоко-высоко? Что увидишь? Наверное — светло на небе ночью, как днем. Или даже еще светлее, потому что уж очень звезды блестят. И наверное — всю землю кругом видно. Почему вот у птиц — крылья, а у человека их нет? Сделать бы себе такие, как тот человек на экране. Тогда можно было бы улететь с земли всегда, когда становится трудно. Вот, например, улететь бы, когда маму в могилку зарывали, чтобы не слышать, как тяжело плачет папа и не видеть противных комьев ржавой земли, которые сыпались туда, вниз, прямо на мамин гроб. Или вот бы бабка начала ругаться, а ты взял крылья, подвязал и — ходу! Только бы руками шевелил. И откуда эти бабки только берутся?
— Задремал, приятель? — мягкая рука теребит тихонько вихор. — Давай-ка, раздевайся, да на боковую.
Отец помогает расстегнуть пуговицы, стащить штаны и, обняв, доводит до кровати.
— Ну, спи, оголец, спокойной ночи.
— Папа, — тянет за ворот к себе отца Кешка и шепчет на ухо:
— Откуда бабки берутся?.
Отец фыркает и, оглядываясь на старуху, шутливо шепчет сыну на ухо:
— От сырости в углах разводятся. Спи! Она скоро уедет.
— Завтра?
— На-днях,
Но и на-днях бабка не уехала. Как — приехала на похороны кешиной матери, так и осталась, будто присохла к квартире. Прожила зиму. А весной у Кешки наступило горячее время — решил строить самолет. Однажды он увидел в конце улицы стайку ребят. Живо оседлал палку и понесся по лужам к ним.
— И-го-го! И-го-го! Буденный едет! Дорогу давай!
Воинственный клич застрял в горле: над ребятами взвилась белокрылая, странная птичка, перелетела через дорогу и быстро села в грязь. Ребята с визгом кинулись к ней. Отбросив далеко палку-коня, Кешка в несколько прыжков домчался до ребят и замер — в руках одного из них он увидел малюсенький аэроплане. Он был очень похож на те аэропланы, которые Кешка видел на спичечных коробках, но совсем маленький.
— Летает? — задохнувшись, спросил он, вытаращив от беспредельного удивления глаза.
— А то нет? — высокомерно задал вопрос обладатель чудесной игрушки и добавил:
— Как всамделишный.
— Сам делал?
— Сам.
— Вре-ешь — недоверчиво протянул Кешка.
— А не веришь, так и спрашивать нечего, — отрезал мальчика, повернулся и пошел от Кешки, унося белокрылую птицу-самолет.
С тех пор и одолела Кешку забота: сделать самому аэроплан Настала тяжелая пора и для бабки. Кешка таскал в комнату щепки, проволоку, бумагу. Приволок как-то старую грязную велосипедную шину. Строгал. Клеил. Сопел. Кряхтел. И неимоверно сорил.
— Ну, пропасти на тебя нет! Опять какую-то лихорадку натащил! Убирай этот назем отсюда! — замахивалась веником бабка.
Кешка сгребал свои инструменты, материалы и перебирался в сени, но и из сеней гоняла его неугомонная старуха. Пробовал Кешка жаловаться отцу. Отец миролюбиво просил:
— Ты бы, мать, того… Кешку бы не трогала. Пожалеть-то его без матери некому…
— А я, батюшка, стара за ним с тряпкой да веником ходить. Он вон какой озорник. У меня своих десяток был, а таких не видывала. Ишь что выдумал, самолет какой! Гляди, вверх ногами скоро полетит.
Была у Кешки кроме отца еще одна сочувствующая душа — Жеська. Она доставала ему папиросную бумагу и клей — выпрашивала у соседки — «пишущей машинистки», и часами просиживала на корточках около Кешки, пока он строгал палочки для модели. Кешке не везло. Ни одна модель не летала, хотя все были склеены как будто правильно. Надоело. Бросил. Не брался за модели года три. А потом, когда в школе, где он в то время учился, заговорили об одном парнишке из Чеховской школы, который сделал замечательную летающую модель самолета, — Кешка опять притащил домой клею, бумаги, палочек, проволоки.
Опять начала бушевать бабка. Она так и не уехала никуда.
— Трудно нам, приятель, без матери жить, пусть уж бабка останется — решил отец, — а ты на нее меньше внимания обращай. Поворчит, да такая же и останется. Как-нибудь поладите.
Но ладить с ней было трудно. Бабка никак не хотела понять ребят.
— И не стыдно это тебе, голенастая, к мальчишкам бегать да какие-то еропланы мастерить? — стыдила она Жеську, когда та склоняла кудлатую голову рядом с Кешкой над крылом модели.