Раненные, взрывы, кровь и маленький комочек у него в руках. Светлый, бледный, едва дышащий и совсем непохожий на обычных – красных и в складочках – младенцев. Сэйт всматривался в маленькое существо, слышал затихающее сердцебиение и разрывался на части, умирал вместе с ним. Чувствовал, что упускает что-то важное. Казалось, следовало что-то сделать, но что именно, понять никак не мог. И это было самым страшным. Мальчик родился недоношенным. Слишком рано, чтобы жить самостоятельно. Роды начались внезапно, как раз после того, как его, Сэйта, ранило. За ним послали и, когда он, превозмогая боль и слабость, примчался, сунули ребенка в руки, словно прокаженного. Женщина, которую он любил – думал, что любил – отказалась от этого уродца. Он попытался понять, поговорить… Но женщина и её мать словно помешались. Изрыгали проклятия, обвинения, ненависть. Сэйт молча взял ребенка и вышел. Просидел с сыном на руках весь день и всю ночь, а на рассвете предал холодное безжизненное тельце огню. Вместе с сыном сжигая воспоминания и надежды связанные с той, еще недавно любимой, девушкой.
О ней Сэйт больше не думал, да и сама женщина не искала встреч. Сейчас он даже не мог назвать то, что было между ними, любовью. И, поразмыслив, решил, что с его стороны это было скорее увлечение, мечта о доме и семье посреди военных действий и своего собственного хаоса. Но тогда он был готов ради нее на все. Он не был слепым, замечал, что девушка интересуется его положением, прощупывает перспективы, намекает на переезд, но считал это вполне понятным желанием. Найти тихую гавань во время шторма – мечтали все вокруг. А то, что он не был первым, его тоже не смущало. Узнав, что она беременна, Сэйт ужасно обрадовался, нашел жреца и уговорил провести обряд бракосочетания чуть ли не тут же… Она была прелестна, белое ей очень шло. Правда, оценить наряд могли лишь мать невесты, Алекс, как друг жениха, да сам Сэйт. Из-за скромности церемонии девушка поначалу немного дулась, но в конце концов согласилась с аргументами жениха: праздновать они будут двумя семьями. А он любовался своей невестой и не мог дождаться, когда сможет назвать ее женой.
Пожилой жрец оказался дотошным. Неспешно, по всем канонам, готовился к церемонии и не обращал никакого внимания на нетерпение молодых. Разжег благовония, разложил какие-то предметы и не переставая бормотал слова из священного писания себе под нос. А Сэйт сжимал руку любимой и поглядывал на ритуальный огонь алтаря. Белые языки пламени лениво плескались на дне чаши, словно морская гладь перед закатом. Величавое мерцание притягивало взор, завораживало, и в какой-то момент Сэйту показалось, будто пламя, скручиваясь спиралью, потянулось к нему. Он тряхнул головой. «Показалось.» Огонь все так же дремал на алтаре.
Наконец, старик замер и обратился к паре:
– По собственной ли воле и с чистым сердцем вступаете вы в этот брак?
– Да, – почти в один голос ответили они и улыбнулись собственному единодушию.
– Есть ли препятствия, мешающие заключению брака? – продолжал жрец и после отрицательных ответов потребовал: – Невеста, поднеси ладонь к огню.
Сэйт и Алекс переглянулись. В их полку кое-кто успел пожениться, но проверять чистоту намерений огнем никому не пришлось. Девушка сразу сробела и нерешительно протянула руку. Жрец вцепился в ее запястье, кольнул иглой нежный пальчик и перевернул руку девушки так, что выступившая капелька крови упала в чашу с огнем. Огонь коротко лизнул ладонь девушки, блеснул желтизной и вновь успокоился. Жрец вздохнул.
– Я волнуюсь, – пролепетала она. – Думаю, что будет. Стоит ли покидать родные края.
– Может быть, поэтому, – согласился жрец, привыкший к тому что белым и девственным огонь оставался редко.
«О времена, о нравы… Ну пожелтел немного, что с того. Кто нынче не без греха.»
И подал знак жениху.
Сэйт пожал плечами и, не раздумывая, протянул ладонь жрецу. Его руку держать не пришлось. Мужчина дождался, когда выступит кровь, и сам поднес ладонь к чаше. В пальцах кольнуло. Не жаром, скорее наоборот. Маленькими ледяными иголками. Огонь взметнулся ввысь белым пламенем, скользнул вниз к руке и… исчез.