Подскочив к Ланке, Жданка присела в неуклюжем реверансе, Ланка сдержанно поклонилась, умело подражая манерам светского щеголя, и они запрыгали на пятачке между дверью и печкой, пытаясь изобразить модную в этом сезоне аллеманду. Ланка умела танцевать очень хорошо, Жданка не умела вовсе, но вертелась и кривлялась от души. Блестящий кавалер в стеганых штанах и изящная дама, похожая на потрепанный веник, ни с того ни с сего украшенный розочками.
Неожиданно для себя Варка согнулся в приступе дурацкого смеха. Дама, приподняв драную юбку, кокетливо перебирала босыми исцарапанными ногами. Кавалер, свободно вращавшийся внутри своей одежды, обращался с дамой учтиво, но холодно. Варка попытался напеть им мелодию, но не смог. Петь и смеяться одновременно не получалось. Сзади, с лежанки, тоже донесся короткий сухой смешок. Варка подозрительно покосился в ту сторону, но крайн не шевелился.
Неприбранные волосы полностью скрывали его лицо. Кто его знает, может, это в печке треснуло.
Фамка, открыв дверцу, мешала горячие угли. По лицу ее текли слезы. Она сама не знала, о чем плачет: о глупых детях, которые вопреки всему смеются и надеются на чудо, о своем сиротстве, о том, что чуда не будет, или о том, что кругом дождь, что весь мир ополчился против них и никто на свете им не поможет.
Глава 11
Она была права. Никаких чудес не произошло. Никто не явился, чтобы спасти их от нужды и голода, и крайн не воскрес после первой же дозы волшебного порошка. Он хворал долго и трудно. Лихорадка то отступала, то принималась терзать его с новой силой. Он таял, слабел, рана очистилась, но заживала медленно. Маковое молочко помогало плохо, и боль постоянно мучила его, лишая сна. Фамка понимала: будь у них для больного хоть что-нибудь получше, чем жидкая болтушка из той же каши, которую варили для всех, дело пошло бы на поправку.
Но все-таки он не умер, чаще открывал глаза, а изредка даже ронял два-три слова. Его вечной неутомимой собеседницей была Жданка. Усевшись у изголовья, она болтала обо всем на свете, рассказывала какие-то истории, обычно начинавшиеся словами «У нас под мостом был один такой…», или тихонько пела. Крайн против ее присутствия не возражал. Во всяком случае, в минуты просветления не гнал от себя и ни разу не обругал. Из хижины Жданка почти не выходила. Гулять босиком в открытом бальном платье по северному Пригорью в середине месяца чернотропа не смогла даже привычная ко всему нищенка с Болота.
На Фамкины плечи легло нехитрое хозяйство. Вода в поющих ручьях. Печка, давно поглотившая весь уголь и теперь жадно пожиравшая деревянный хлам из быстро пустеющего чулана. Постирать бинты, сменить под раненым травяную подстилку, сготовить жалкий обед, который никого не насыщал, но позволял не умереть с голоду.
Еду и немного дров добывали Варка, Ланка и Илка. Небольшие поленья и щепки таскали у дядьки Антона – так звали хозяина Починка-Верхнего, а хлеб насущный зарабатывали честным трудом. В первый же день дядька Антон, хмуро оглядев представшую перед ним оборванную троицу, заявил, что платит только за работу, а сколько народу ее будет делать, ему плевать. Варка не спорил. Это показалось ему справедливым. Выяснилось, что работать так отчаянно и самозабвенно, как в первые дни, когда он пытался усталостью прогнать черное горе, уже невозможно. Боль ушла внутрь и больше не душила его каждую минуту.
Он колол, Илка с Ланкой складывали, но к полудню колун сам вывалился из рук. Хорошо, по ноге не попал. Варка отполз в сторону и привалился спиной к поленнице. Илка остановился, выронил полено и некоторое время глазел на тяжко дышащего Варку, а потом шагнул вперед, медленно нагнулся и поднял валявшийся у чурбака колун. Варка зажмурился, ожидая, что тот засадит себе по ноге, но обошлось. Илка тюкнул по чурбаку и тюкал до тех пор, пока чурбак не раскололся. Колол он медленнее Варки, но все же работа шла. Теперь они могли меняться. Варка подумал, что Илке полегчало, но тот по-прежнему молчал и делал только то, к чему его принуждала Ланка.
На этот раз хозяин насыпал в Варкину шапку крупы-черняшки, в которой почему-то попадались красивые желтенькие камешки, прикрыл все это не очень толстым ломтем хлеба и сказал:
– Девку-то здесь оставьте. Чего ей туда-сюда мотаться.
Крайн как в воду глядел. Похоже, пригорские нравы были ему хорошо известны. Ланка съежилась.