Я поддел крышку молоком. Откинул ее в сторону. Нагнулся над ящиком, освещая его нутро.
Мне отчаянно везло. Нет, правда, везло. На самом дне, похожие на взрывчатые шашки Землероев, лежали круглые палочки топливного угля. С мягким антрацитовым блеском. Гладкие и ровные. А, рядом в бутыле было едва ли с его треть мутно-зеленой жижи катализатора.
Я закрыл крышку ящика. Помотал головой. Вдруг мерещится? И открыл ящик снова. Ничего не изменилось. Уголь и катализатор были на месте.
– Вот ведь как хорошо! Вот ведь как распрекрасно то! – Я выскочил в коридор. Поднял Веру на руки.
– Верунчик, Верунчик, Верунчик… Согреем мы тебя сейчас. И согреем и полечим. Есть у нас и нора. Есть у нас и уголь. Есть у нас все, чтобы выздороветь! – Вера слабо застонала.
– Не хочу без тебя, Самсончик… – Едва расслышал я.
– Ну, как же это без меня то? Не можешь ты без меня Вера. Никак не можешь! – Я протащил ее в нору и положил на нары покрепче совсем рядом с реактором. Мешок Тима внес следом. Теперь нужно было запустить реактор.
Я взял из ящика топливную шашку. Вытащил свой мешок и вытряхнул из него пожитки. Положил шашку внутрь и стал дробить молотком ее мелко. Нужно было мелко. Но и не так, чтобы очень. Если уголь совсем в пыль изрубить. Да если в норе сухо совсем так она и взорваться может.
Лекари каждый год по десятку таких вот, лопоухих лечат. Они думают, что чем шашка мельче изрублена, тем реактор теплее. Так – то оно так, но вот о том, что пыль, может, и жизни лишить не думают.
Мы вот Изгои думаем. Нас совсем мало по бестолковому гибнет. Вот ведь тоже загадка. Почему Истопники по – глупому умирают, не смотря на то, что и учат их и показывают, а Изгои почти нет? Умнее мы этих Истопников что ли?
Я осторожно встряхнул свой мешок. В нем едва слышно зашелестело. Я засунул руку внутрь и вытащил пригоршню зерен. Пыль была, но ее было немного.
Очень качественно я шашку порубил. Очень. Я всыпал угольное крошево обратно в мешок и подобрался к реактору ближе. Открыл заслонку и аккуратно, по горсточке переложил на поддон топливо. Взял из ящика бутыль с катализатором, глубоко вздохнув, задержал дыхание и осторожно, прихватив ребристый край рукавом, свинтил пробку.
В нос полез едкий, колкий запах. Надолго оставлять бутыль открытой тоже было нельзя. Катализатор, если он не в реакторе – смертельный яд. Надышимся и каюк.
Я примерился и аккуратно откапал десять капель на поддон реактора. Завинтил крышку плотно и убрал в ящик. А ящик закрыл.
– Самсончик, где ты? – Испугалась Вера. Она очнулась, пыталась приподняться на локте и осмотреться.
– Тут я Верунчик, тут. Здесь я не бойся. – Я подошел к ней и сев рядом, положил ее голову себе на колени. Совсем как с Тимом.
– Все хорошо Вера. Все хорошо. Я нору нашел теплую. Смотри – какая большая. – Я сделал широкий жест свободной рукой.
– Тут и реактор есть и уголь и катализатора целая бутыль. Проживем. Не переживай. Тебе отдохнуть сейчас надо. Сил набраться. Нужно, чтобы хворь из тебя вся вышла. А выйдет из тебя хворь, вот тогда мы и решать будем на Крышу мы с тобой пойдем, или в Город будем возвращаться.
– А Последники? – Вера почти осмысленно смотрела мне в лицо с колен. Я снял с каски фонарик и положил на нары рядом.
– Тоже еще незадача. Я же нору не всю обошел. А вдруг здесь кто-то мертвый лежит? Еще со времен последней войны? Такое иногда бывает.
Заходит, скажем, Изгой в нору. А там все есть. И вода есть, и уголь есть и катализатора – залейся. И по коридорам грибов видимо-невидимо. И ферментов полные карманы. Собирай да ешь.
Вот он в такой норе устаивается да и живет себе. А в ней кто-то раньше жил да умер. Мало ли от чего умер? От тоски мог умереть, или от болезни, или от старости. Приляжет уставший Изгой на нары, а Последник, весь червями выеденный аж до блеска встанет, и как начнет своим скелетом греметь, на ребрах играть. Как завоет!
– На чужое позарился, дармоед! Ни какого от тебя толку в Городе нет, так ты сюда пришел?! Меня старика объедать опивать да у моего тепла греться! Да как посмотрит на него, на Изгоя, слепыми глазницами, так тот сразу чувства и лишается. А уж если потрогает его Последник своими костяшками, так не только Изгой умирает. Тут уж и Лекарю можно на тот свет отправиться.
– Чисто тут Верунчик. – Соврал я. Не люблю врать. Плохо мне, когда вру. Будто не я становлюсь, а другой, какой-то. Словно стенка перед глазами вырастает. Раз соврал, другой соврал. А она все толще и толще. Вот и стараюсь не врать.
Но, тут как же? Скажешь, что не всю нору осмотрел, так Вера еще больше бояться начнет. Мне-то Последники что? Я уже так устал, что, наверное, у него на плече спать смогу.