Выбрать главу

Я полюбила тебя. Остальное не имеет значения, как не имело прежде. Если я любила тебя, будучи смертной, — как я могу перестать любить тебя, став богиней?

— Ты все еще безумна! — в отчаянии воскликнул Харран.

— Возможно, я кажусь такой тем, — согласилась Мрига, — кто не знает правды. Но ты-то ее знаешь.

— Мрига! Сжалься, выслушай меня! Я пользовался твоим недостатком, и неоднократно! Я использовал богиню…

Она очень медленно протянула руку и прикоснулась к его лицу.

— Что касается дела, — молвила она, — только мне судить о результатах. Одна я имею на это право. Если ты и согрешил.., ты уже заплатил. Расплата всегда в настоящем, не так ли? Поверишь ли ты в то, что провел пять лет, расплачиваясь за грехи этих лет?

Или же отнесешь это к безумству новой богини?

— Время… — прошептал Харран.

— У него есть внутренняя и внешняя стороны. Внешняя — когда любишь. Остальное внутри. Больше ни о чем не спрашивай, — она посмотрела на бледнеющее небо. — Лучше помоги мне с бедняжкой Сивени.

Вдвоем они усадили богиню. Состояние ее было плачевным;

Мрига, словно извиняясь, погладила ее по голове.

— Она сделала тебе больно, — оправдывалась она. — Не будь я уже безумной, я сошла бы с ума.

Спустя короткое время богиня пришла в себя, открыла серые глаза и посмотрела на Харрана и Мригу с пронизанным болью восхищением. Один свирепый глаз заплыл от синяка, на голове вскочила шишка — там, где Мрига познакомила ее с булыжником мостовой.

— Недостатки плоти, — произнесла она. — Не думаю, что мне хочется обладать ею, — она посмотрела на Мригу, которая постаралась придать лицу безмятежное выражение. — Даже мой отец так не обращался со мной. Полагаю, мы с тобой подружимся.

— И даже больше того, — ответила Мрига спокойно.

Харран поймал себя на мысли, что вспоминает то, на что никогда не обращал внимания.., любовь Мриги к острым предметам, ее ловкие руки.., серые глаза. Эти глаза встретились с его взглядом, и Мрига кивнула.

— Часть своих качеств она передала мне, — поведала девушка. — Но я сохранила их для нее. Она получит их обратно.., и даст мне кое-какие другие. Мы с ней поладим.

Все трое поднялись, помогая друг другу.

— Харран… — позвала Сивени.

Он посмотрел на усталое побитое сияние и впервые по-настоящему разглядел ее. Сивени не могла извиняться; это было не свойственно ей. Она просто стояла, словно прекрасная девчонка-сорванец, задира, оправдывающаяся за еще один скандал.

— Все в порядке, — сказал он. — Идите домой.

Она улыбнулась. Улыбка вышла почти такой же прекрасной, как улыбка Мриги.

— Еще успеем, — ответила Мрига. — Есть одно место, куда боги отправляются, когда им нужно отдохнуть. И мы уйдем туда, когда решим последнюю проблему.

Склонившись, она прижалась головой к горящему месту, где еще несколько часов назад была рука Харрана.., потом медленно прикоснулась губами к его губам.

Время словно остановилось, и Харран заметил, что у Мриги отсутствует левая рука.

Когда видение развеялось, их уже не было. Харран стоял один в пробуждающемся рассвете на Дороге Храмов, глядя на две искореженные двери, лежащие посреди мостовой. И думал о том, не появится ли через несколько лет в Санктуарии небольшой храм.., воздвигнутый в дополнение к пантеону богов Илсига в честь безумной богини, богини искалеченной и хромой, любящей ножи и обладающей сумасшедшей мудростью, начинающейся и заканчивающейся любовью. Богини, у которой пока лишь два почитателя: ее единственный жрец и собака…

Харран стоял в раздумье — и вдруг вздрогнул от прикосновения. Его левая рука — рука, которой у него еще секунду назад не было, а теперь вдруг появилась — женская рука! — помимо его воли поднялась и прикоснулась к лицу.

Расплата в настоящем…

Харран едва кивнул в сторону Ильса, потом с невольным уважением в сторону храма Саванкалы — и побрел домой.

***

Где-то в другом месте в этот предрассветный час тихий резкий крик привлек внимание облаченной в черное женщины в комнате, заваленной беспорядочной кучей драгоценностей и безделушек. Лениво подойдя к окну, Ишад с легкой улыбкой глянула на серебристого ворона, сидевшего на подоконнике и смотревшего на нее серыми глазами.., молча поняв послание, она протянула руку, подставила ее ворону и отправилась искать ему корм…

К. Дж. ЧЕРРИ

ЧАС ВЕДЬМ

Отделанное ценными породами дерева и речной галькой, увешанное парчовыми шторами, помещение представляло собой зал с винтовой лестницей. Огонь плясал в выложенном мрамором камине и на двадцати белых восковых свечах, отражаясь от золотых кубков и серебряных блюд на длинном обеденном столе в центре зала. На одном его конце, словно королева, восседала Мория, недоверчиво оглядывая все это великолепие, равно как и брата, сидящего на противоположном конце стола. Какое издевательство над вором: ей постоянно хотелось схватить эти блюда и кубки и бежать; но бежать было некуда, блюда принадлежали ей, дом, очень дорогой, — тоже, и это обстоятельство паническим ужасом наполняло ее сердце. Лицо брата в отблесках свечей было иллюзией другого рода: временами знакомое, но вдруг, стоило ему слегка повернуть голову и немилосердный свет открывал шрамы, — чужое. Мория ощущала прилив паники в такие моменты, видя, как то, что она когда-то любила, теперь преследует ее, словно ночной кошмар.

Она готова была с криком бежать отсюда голой.

— Госпожа…

Слуга налил ей в кубок вина цвета янтаря и ухмыльнулся, приоткрыв рот, в котором недоставало зубов: это развеяло еще одну иллюзию, ибо платье слуги было из парчи и тончайшего шелка (хотя и не первой свежести), волосы безупречно подстрижены и уложены — но выбитые зубы, сломанный нос и говор Подветренной портили картину. В доме прислуживали воры и нищие. Они были чистые, без блох и вшей — на этом Мория настояла, но в остальном не изменились. Хорошо хоть, пока выполняли свои обязанности и не крали. Об этом позаботилась Хозяйка.

С лестницы донесся крик — восклицание на сленге трущоб.

Мор-ам, вскочив, ответил, а у Мории сжалось сердце от еще одного свидетельства распада.

— Вон, — сказала она слуге. И когда тот замешкался, повторила:

— Вон, остолоп!

Сложив на поднос тарелки, слуга поспешно удалился, а Морам, взяв кубок, сел на место. Его рука затряслась. Тик откликнулся в уголке обожженного рта, кубок задрожал, и вино расплескалось. Глотнув, Мор-ам насупился, тик уменьшился до небольшого подергивания.

— Учить бесполезно, — сказал он жалобно, словно ребенок.

С улицы за домом наблюдал нищий. Он всегда был там, одетый в лохмотья, поэтому Мор-аму из ночи в ночь снятся дурные сны, и он просыпается с криком.

— Учить бесполезно, — пробормотал он снова, наливая себе еще вина, держа бутылку рукой, покрытой шрамами от ножей, и стуча горлышком по краю кубка.

— Не надо.

— Что не надо?

Поставив бутылку, Мор-ам поднял кубок, оставив на поверхности стола янтарные бусинки, и вновь пролил вино, поднося кубок ко рту.

— Сегодня я выходила на улицу, — Мория предприняла отчаянную попытку разговором заполнить тишину долгих часов заточения в доме. — Купила ветчины, немного фиников — Шия говорит, что, если приготовить их с медом, получится вкусно.

— Огромный дом, а вместо повара однорукая воровка…

— Шия была поваром…

— Если бы она вела себя прилично, сохранила бы правую пуку. Где Она отыскала эту свинью?

— Тише! — Мория вздрогнула и бросила взгляд в сторону лестницы. Они подслушивают, она знала, они подслушивают — все слуги в доме, нищий у входа. — Именем Ильса молю, тише…

— Теперь мы вспомнили Ильса, да? Полагаешь, это поможет?

— Заткнись!

— Беги же, ну! Почему ты не сбежишь отсюда? Ты…

В прихожей открылась дверь, и порыв ветра с улицы заставил задрожать пламя свечей.

— О боги! — воскликнула Мория, разворачивая свой стул, дерево заскрежетало по камню; другой звук вызвал Мор-ам — звон от кубка, поставленного мимо стола и покатившегося по полу.