Разумеется, в особняке Ганс насладился страстными ласками двух рабынь и пожелал, чтобы на следующее утро их хозяину взбрело в голову дать им вольную, вручив на прощание по милому подарку. О вечный Ильс, он снова сделал это — сотворил добро!
Подсчитывая барыши, Ганс вспомнил о ранканском серебре на дне колодца в Орлином клюве и загадал необычное желание:
«Хочу, чтобы, когда я соберусь достать его, оно само поднялось из колодца и упало мне в руки». А потом: «О, хочу, чтобы она пришла сюда прямо сейчас и провела ночь — нет-нет, подарила мне замечательный темно-вишневый плащ за проведенную с ней ночь!»
Когда Ганс и девушка — ее звали Бумгада, хотя какое значение имеет имя? — проснулись на следующее утро, довольные друг другом, он вспомнил, что чего-то не хватает. Но нет, женщина повела его в город, угостила завтраком и купила ему изумительный вишневый плащ — длинный и теплый.
Они шли рядом, лениво переговариваясь, когда Ганс вдруг промолвил:
— Да, кстати, Бумма — хочу, чтобы ты забыла все, что случилось с того момента, как ты увидела меня вчера вечером, но пусть это не вызовет никаких неприятностей, и пусть впереди тебя ждет счастливая жизнь.
— Извините, — сказала женщина так, словно только что столкнулась с ним, и пошла в противоположную сторону. А Ганс долго бродил один, размышляя, что все-таки она запомнит и что запомнили рабыни, Эзария и ее домочадцы, и…
Это нужно выяснить. Мысль была отвратительная, но ведь действительно нужно выяснить, разве не так? Ганс загадал желание, чтобы по возвращении домой в постели его ожидала одна девушка. А потом пожелал непойманным обчистить десять карманов, но это дело оказалось глупым и скучным, потому как было слишком легким. Кроме того, Ганс сбился со счета, и одиннадцатая жертва с воплем схватила его за руку, так что спешно пришлось загадывать еще одно желание. Он прекратил бежать лишь через пару кварталов. Правда, в этом не было нужды. Просто неприятная выработанная за долгие годы привычка.
А вскоре Ганс обнаружил еще один предел могущества Ильса, пожелав, чтобы Темпус со своими ребятами очистил город от бейсибцев.
Куда там! Вместо этого Темпус с отрядом покинул город, а их место занял отряд недоучек, если не сказать хуже. Один из них пристал к Гансу, и он попросил бога, чтобы дурень напоролся на собственный клинок, но, когда это произошло, ему стало как-то не по себе. Пройдя несколько кварталов, Ганс остановился и вернулся назад. Так он обнаружил, что не может воскрешать мертвых.
Проходя мимо изысканной ресторации для богатеев и знати, он хихикнул вслух и пожелал, чтобы его знатно обслужили, вдруг вспомнив, что он щедро заплатил вперед. И шагнул внутрь. Час спустя он вышел, набив до отказа желудок, а хозяин и половой благодарили его, желая скорейшего возвращения.
Отдуваясь всю дорогу, Ганс ругал себя, что съел гораздо больше, чем следовало, как вдруг его поразила одна мысль. Он немедленно изъявил желание, чтобы ни одна женщина, с которой он переспал, не зачала от него ребенка. «Включая и ту, что я найду в своей постели сегодня», — подумал он, загадочно улыбаясь.
И пошел домой.
Ее звали Мигнариал, она была дочерью Лунного Цветка и однажды видела его таким, каким девушке не следует видеть ни одного мужчину, тем более такого самоуверенного и требовательного, как Шедоуспан: дрожащим, точно котенок, от вызванного колдовством страха. Она отвела его к себе домой и ухаживала за ним, а ее встревоженная мать находилась рядом и видела нежные глаза Мигни, восторженно смотревшие на Ганса. В другой раз, когда он собирался отправиться на опасное дело, о котором она даже не догадывалась, на ее лице вдруг появилось выражение крайней тревоги.
— Ганс.., о, Ганс, возьми с собой этот коричневый горшок с крестами.
С суеверным страхом он выполнил ее просьбу. Это была та ночь, когда он должен был вырвать жутко искалеченного Темпуса из кровавых рук некого Керда, человека, чье ремесло называется самым отвратительным словом на всех языках: вивисектор.
Режущий по живому, но не хирург. Как выяснилось, содержимое коричневого горшка в ту ночь спасло Гансу жизнь, и он понял, что С'данзо Мигнариал обладает частью Дара своей матери — Дара Видеть. А потом.., потом именно облик Мигнариал приняла богиня Эши, чтобы заставить Ганса отправиться на последнюю смертельную схватку с Вашанкой.
«Эши, похоже, любит меня — по крайней мере желает меня, — рассуждал Ганс, с набитым животом и в вишневом плаще возвращаясь домой. — А Мигнариал?»
Еще через несколько шагов: «Кстати, сколько ей лет?»
«О боги Илсига — какое это имеет значение? Я даже не знаю, сколько лет мне самому!»
Правда, укутанный в новый плащ и свои думы, он знал теперь, кто он и что он: сын какой-то женщины из Низовья и…
Шальпы. Бога. «Полусмертный» — назвал его Вашанка. А значит, полубог. Да, Ганс был полубогом.
Во имя Десяти Преисподних, как я могу жить с этим?
Во имя Одиннадцати Преисподних, как я могу жить, если исполняется любое мое желание? Любое, какое захочу, — это уже начинает наскучивать!
Ганс пришел домой, в свою комнату, и она была там, маленькая, прекрасная, совершенно беззащитная в своей наготе, с улыбкой усевшаяся при его появлении в кровати и протянувшая к нему точеные руки. Мигнариал, малышка Мигнариал, дочь женщины, которую Ганс любил, подспудно желая, чтобы она была его матерью.
— Дорогой! Я думала, ты никогда не придешь!
Ганс обернулся, чтобы закрыть дверь, и сделал вид, что ему пришлось повозиться с замком, на самом деле борясь со своими мыслями и чувствами.
Тогда девушка выскользнула из постели, подошла к нему.
Стройная, как ива, обнаженная, она была прекрасна в мягком свете яркой луны, что со смелой улыбкой заглядывала в окно.
Неспособный противостоять ее близости и зовущим рукам, Ганс шагнул в объятия девушки, и с поцелуями его пальцы прошлись по всей ее спине, от затылка до попки и обратно. Оба дрожали, сгорая от страсти.
— Мигни, Мигни.., что ты здесь делаешь?
Улыбнувшись, она прижалась к нему, потерлась носом о грудь.
— Тебе известно, что я делаю здесь.
— Пожалуйста.., почему ты пришла. Мигни? Почему сегодня?
Что заставило прийти тебя.., сегодня вечером?
— Просто я хочу быть с тобой, дорогой.., быть твоей.
Ганс зажмурился. О проклятье, проклятье. Шесть других вопросов получили столь же приятные, но не удовлетворившие его ответы. Все, как обычно. «Она не имеет об этом ни малейшего представления и, возможно, даже не хочет этого, — с нарастающим отчаянием подумал он, — она здесь, потому что я пожелал — и Ильс прислал ее, вот и все, и я чувствую себя.., я чувствую себя так.., так погано!»
Девушка расстегнула и сняла его пояс с ужасными ножами, аккуратно уложив все на старый бочонок, который Ганс использовал в качестве ночного столика. Повернула голову, глядя на него поверх плеча. Ганс с трудом сглотнул, затем еще раз. Он чувствовал себя настоящим чудовищем, исчадием ада.
Девушка повернула к нему лицо, держа руки за спиной, опустив голову, выставив грудь и покачивая бедрами скорее как маленькая девочка, чем соблазнительница. Однако глаза ее и голос принадлежали отнюдь не девочке:
— Ты хочешь меня Ганс?
— Ильс и Эши, кто может не хотеть тебя, Мигни? Я…
В данных обстоятельствах говорить этого не стоило — радостная улыбка озарила лицо девушки, она бросилась к нему, обвила пуками. Ганс стоял не шелохнувшись, одной рукой обнимая Мигнариал, кусая губы и желая: «О Боже! Хочу, чтобы, если я когда-нибудь пожелаю умереть, это не рассматривалось как желание!»
— О, — прошептала Мигни, обнаружив, что прижимается к крайне возбужденному символу мужского естества. Ее руки сплелись сильнее, она еще крепче прижалась к Гансу.
Он погладил ее густые очень мягкие волосы. Откровение и вдохновение разом посетили его, и он тихо произнес вслух: