Алексей вздрогнул, словно разбуженный, вздрогнула и девушка, а в следующий миг государь сам отвернулся, хлопнул Дмитрия по плечу.
- Да. Помоги тут, чем надобно. А мы поедем, пожалуй…
Кавалькада сорвалась с места, а Дмитрий остался у возка, Посмотрел еще раз на девушку, которая глядела вслед уезжавшему царю тоскливыми глазами, подумал...
Надо обязательно сказать государыне Софье.
***
- Любпытно. Весьма любопытно. И Алексей… заинтересовался?
- Да царевна.
Уж сколько лет не царевна, а вовсе даже Софья Алексеевна, боярыня Морозова, ан нет! Все одно – царевна и царевна. Умирать, видимо, и то царевной будет.
- Точно не было подстроено?
- Никто не знал, что государю прогуляться захочется.
Софья кивнула, но решила-таки озадачить Ромодановского. Так спокойнее будет. А покамест - стянула дорогое серебряное зарукавье, протянула Дмитрию.
- Благодарю. Возьми, не побрезгуй?
Дмитрий кивнул, поклонился в благодарность. Это не подачка, нет. Такими вещами жалуют с царского плеча, и в семье такое хранится, и из поколения в поколение передается, чтобы помнили. Чтобы знали.
- Что там за девушка?
- Марфа Заборовская.
Софья быстро пролистала картотеку в своем разуме – словно десятки файлов перемотались в один момент…
- Апраксина? Красота столицы русской?
- Да, государыня.
- Ах, вот оно что…
Софья прикусила губу.
Видела, видела она эту Марфу. Даже специально интересовалась. И вот беда – попалась эта зараза на глаза Алексею.
Угораздило ее…
Так получается, что сильных мужчин часто тянет к слабым женщинам, чтобы казаться рядом с ними еще сильнее. Или чтобы оберегать, защищать, реализовать свои инстинкты хищника… Вариантов много, но в том-то и дело, что эта игра хороша до определенного предела.
Тигр может охотиться на антилопу, только вот потом ее надо сожрать, а не создать с ней семью. А если создать, то кто получится в итоге? Какими будут их дети?
Рогатыми тиграми?
Антилопами с полосками?
В любом случае – несуразная химера. Просто потому, что сильным мужчинам нужны сильные женщины, только от такой можно ждать сильных и умных детей. А не нежные лилии, которых придется оберегать всю жизнь. Дети-то тоже получатся лилиями… даже если и тигровыми, зубов у таких цветов не будет. А Марфу Софья помнила.
Милая, нежная, очаровательная… липучка. Феде бы такую, не Алешке!
Будь она другой, Софья дала бы брату развлечься. Покувыркались бы месяца два, потом вышла бы Марфуша замуж, да и долой из столицы и из сердца. А такие прикипают, врастают, привязываются и привязывают. Если с ней так поступить, последствия могут быть самыми непредсказуемыми, вплоть до самоубийства.
Софья еще по той жизни помнила, как влип один ее товарищ. Всякое бывает, переспали, что ж теперь, жениться? Так эта дура работала в его компании. На заседании совета акционеров она просто подала себе кофе с мышьяком, выпила и заявила, мол, сейчас сдохнет на глазах у любимого, на его руках, чтобы помнить его глаза, чтобы он помнил… ну и прочие подобные глупости. Жаль, не знала, что мышьяк мгновенно не действует.
Откачали и устроили по блату в психушку. Но опозорился товарищ на всю Россию!
А здесь куда? В монастырь?
И то, там-то девяностые, никому никакого дела не было до истеричной дуры, но сплетничали несколько лет, напропалую, мужик, наверное,на узел завязал, чтобы второй раз так не попасться, а тут нравы другие! Не то время, чтобы ходить и блудить!
Уля будет переживать по-страшному, шила в мешке не утаишь. Семья трещину даст,команда распадаться начнет, репутация царя будет подорвана. И что останется?
Проблемы, сплошные проблемы…
Надо переговорить с Алексеем, посмотрим, что он скажет. Софья раздумывала, как начать этот разговор, но не пришлось – брат пришел к ней первым.
- Соня, надо посоветоваться.
***
В изложении Алексея история была почти такой же. Но… брат не знал, что ему делать. Хотелось, очень хотелось, но пока еще царь перебарывал в нем человека. И Софья оценила.
Коснулась рукава братика, приобняла за плечи.
- Алеша, нельзя тебе с ней. Не здесь, не сейчас, ты же понимаешь? Уля тебе никогда не простит. Не сможет… Ты столько строил свою семью, чтобы потом все потерять ради сомнительной девицы?
Алексей весь аж вскинулся – и это был плохой признак, очень плохой.
- Соня, ты не понимаешь. Она такая, она… настоящая.
Соня крепко обняла брата за плечи, удерживая здесь и сейчас, чтобы не наделал глупостей.
- Понимаю, Алешенька. Может быть, именно я и понимаю. Но – нельзя. Ты царь, своей волей ты можешь послать меня к чертям, забыть мои слова и поступить, как хочешь. Можешь заткнуть меня, упрятать Улю в монастырь, можешь привести в терем эту плаксу, приказать детям принять ее, как мать… можешь?
И Алексей опустил плечи.
- Сонь… это так гадко звучит.
- Именно. А делать это – еще гаже получится. Уля тебе доверяет. А эта?
- Она такая нежная, хрупкая…
- Алешенька, ты просто влюблен. Но и дон Хуан любил нашу Любушку. И – отказался. Ради своей страны он сделал тяжкий выбор, и принял свой крест. И они счастливы с Машей, насколько могут и умеют. Думаешь, с Любавой ему было бы лучше?
Алексей покачал головой.
- Соня, я не могу выбрать. Но и видеть ее не хочу. И… хочу. Что делать?
Соня взъерошила братцу волосы.
- Поезжай-ка ты с детьми и Улей в Дьяково? На пару месяцев. Или куда в паломничество? Хочешь?
- Не хочу, - отозвался Алексей, – но поеду.
- А я тут решу вопрос.
- Ты не причинишь ей вреда?
- Алешка! – Софья возмутилась уж вовсе ненаиграно. – За что, за то, что она тебе понравилась? Совесть поимей!
Алексей ткнулся лицом в простое темное платье Софьи, ощущая, как тонкие пальцы с парой колец – от него, да от Ивана, перебирают волосы совсем по-матерински, ласково, уютно. Да. Хорошо, что она рядом. И сможет понять, и поддержать, и помочь…
Всей правды он Софье так и не сказал. Женщина чем-то зацепила его. Было в Марфе нечто... тонкое, возвышенное, нежное. Ее хотелось поднять на руки, прижать к себе и защитить от всего мира. Унести на поляну с цветами и остаться рядом с ней навечно. Только вот...
Сейчас он безжалостно давил в себе эти мысли, рассказывая все сестре. Понимал – она сейчас встревожится, найдет Марфу и действительно займется ее судьбой. И будет у той дом, дети, супруг...
Про царя она и думать забудет. А вот Алексей сейчас отлично понимал дона Хуана.
Это могла быть любовь. Могла быть страсть.
И ее надо было раздавить каблуком, потому что есть Ульрика, дети, государство...
Будь оно все... нет!
Не смей договаривать! Даже думать о таком не смей, Алешка!
Он – царь. И это его ярмо. И долг, и честь, и люди на него рассчитывают. Никогда он не поставит даже возможность любви выше всего этого. Так уж воспитали.
А сердце все равно иногда щемит, стоит только вспомнить грустный взгляд громадных голубых глаз.
***
Сердце щемило и в Дьяково, но постепенно встреча на дороге куда-то уходила, заслонялась впечатлениями из жизни. Вот смеются дети, вот Уле сплели венок из ромашек, и в она в нем выглядит красавицей, потому что счастлива, а счастье красит женщину, вот царевичи в лесу нашли ежика и просят его оставить…
Голубые глаза словно померкли, отошли на задний план…
Он будет, будет еще вспомниать их, но – потом. Все потом.
Он справится, он сильный.
И уж тем более не волновало Алексея, происходящее в Москве.
Он не знал, что на следующий же день Софья навестила дом Заборовских, потребовала к себе Марфу, выспросила у нее все, что могла, отметила ту же болячку – начальные признаки влюбленности в государя, плохо, очень плохо, надо пресекать, а спустя неделю нашла девушке жениха. Который, вот совпадение-то, отправлялся к новому месту службы – в Крым.
Подальше от Алексея! Чтобы ни ногой в столицу!