Попрощавшись ещё раз, она с Гахён села в карету. Всю дорогу художница задумчиво смотрела в окно, и на губах её играла мечтательная улыбка.
====== Глава 10. Туда... ======
Когда девушки вернулись домой, Джию заметно погрустнела и на все вопросы Гахён отвечала, что просто устала. Однако Ли видела, что это была не просто усталость. Они выпили горячего чаю, девочка приняла тёплую ванну и легла в кровать. Ким же всё сидела за письменным столом в свете доживающей свой век свечи. Перед художницей лежали лист бумаги и ручка. Она долго не решалась ничего написать.
Хён то засыпала, то вновь просыпалась, а мачеха всё сидела за столом, печально опустив голову. Девочка даже хотела встать и снова поговорить с ней, но не решалась.
Во время очередного пробуждения, в каком-то полусне Ли увидела, как Джию воодушевлённо что-то строчит на бумаге. Улыбнувшись про себя и успокоившись, падчерица уснула.
Однако проснувшись с первыми лучами солнца, она застала Минджи сидящей за столом и грустно смотрящей на исписанный лист. Девочка аккуратно спустилась с кровати, тихо подошла к Ким и обняла её. Та сначала вздрогнула, но потом положила руку на щеку Гахён и тихо сказала:
— Ты уже проснулась?
— А ты ещё не ложилась? — вопросом на вопрос ответила Хён.
Художница неопределённо вздохнула, сложила лист вчетверо и убрала в один из ящичков.
— Да… мне не спалось…
— Тебе нужно поспать.
— Да-да, я сейчас лягу…
— А… — Гахён на секунду замялась, но потом всё же решила набраться смелости и спросить: — ты писала письмо Шиён, да?
Минджи горько усмехнулась и прохрипела:
— Да…
— Но ты не будешь его отправлять?
Джию покачала головой.
— Почему?
Ли посмотрела прямо в глаза мачехи. В них виднелась печаль.
— Потому что… — она выдохнула, — я не знаю… Мне кажется… что я ошибаюсь…
— В чём? — Девочка нахмурила бровки.
— Мне кажется, что я выдаю желаемое… за действительное… и на деле всё не так, как я это вижу… Я боюсь что-либо делать сейчас… потому что могу сделать только хуже…
— Ты боишься признаться в любви Шиён? — с наивной детской прямотой спросила Хён.
У Минджи перехватило дыхание, она резко встала со стула и сказала:
— Я очень устала, солнышко. Я пойду спать. Прости, я не приготовила завтрак, но на кухне должен быть хлеб, сыр и, вроде бы, колбаса. Поешь их, а на обед я обязательно сделаю что-нибудь вкусненькое.
— Но почему ты боишься? — стояла на своём Гахён. — Она же тоже любит тебя.
Ким встала как вкопанная.
— Это же так видно, — продолжала Ли, — вы так хорошо ладите, проводите время вместе, вам весело и хорошо! Вы даже почти поцеловались, как мадам Юбин и Хандон!
Джию опустила голову, помассировала глаза пальцами и тихо ответила:
— Хёни, ты ещё слишком маленькая, чтобы это понять. А сейчас я ложусь спать, потому что действительно очень устала.
Она быстро переоделась из платья, в котором была ещё вчера на пикнике, в длинную ночную рубашку и легла на кровать, отвернувшись лицом к стене и с головой укрывшись одеялом. Девочка же прошла на кухню и начала готовить себе завтрак, всё ещё раздумывая над ситуацией.
Минджи и Шиён любят друг друга! Это же так очевидно! Но при этом они до сих пор не вместе? Джию почему-то боится делать следующий шаг, Ши, видимо, тоже. Но так не должно быть! Гахён не хотела, чтобы её мачеха страдала из-за любви. Любовь же должна приносить людям радость и счастье! Она не должна приносить боль! Иначе это уже не любовь, а что-то другое, какое-то злобное чёрное существо, которое прикрывается радужной личиной любви и строит людям козни. Оно мелкое и противное, и его никак нельзя подпускать к себе!
Нужно как-то свести Джию и Шиён вместе! Но как? Девочка откусила бутерброд и задумалась. Она бросила взгляд на мачеху, затем на стол и ящичек, куда было убрано написанное Ким письмо. Пекарица должна его получить! Но как? Как, если Минджи не собирается его отправлять?
Тогда Гахён нужно взять всё в свои руки.
Она отложила недоеденный бутерброд и тихонько прошла к столу мачехи. Ли открыла тот самый ящик. В нём была целая стопка исписанных листов. Быстро пробежавшись по ним глазами, она поняла, что в каждом из них Джию признавалась в любви подруге. И каждое из этих писем так и не дошло до своего адресата.
Девочка взяла из общей кучи написанное этой ночью письмо. Она не смогла сдержать своё любопытство, развернула листок и начала читать:
«Милая Шиён,
Солнышко моё,
Волчонок,
Ты постоянно делаешь вид, будто тебе не нравится, что я так тебя называю, но на самом деле ты это любишь, я знаю. И ещё я знаю, что ты сейчас с притворным недовольством вздохнула и закатила глаза. А теперь ты улыбаешься. Видишь, я знаю всю тебя.
Сегодняшний пикник был прекрасен. У меня не хватает слов, чтобы описать мои чувства. Всё было так чудесно, сказочно, нереально. Природа, еда, ты. Ты была так чудесна, сказочна и нереальна. Серьёзно, Ли Шиён, ты действительно существуешь? Я не верю! Я не верю, что ты, настолько прекрасная, существуешь на самом деле. Мне легче думать, что ты всего лишь плод моего воображения, но нет, Гахён тоже видит тебя, так что ты реальна.
Кто знает, будь ты правда моей мечтой, то, может быть, мне жилось легче. Легче, с осознанием того, что ты просто недостижима, что настолько прекрасная ты попросту нереальна. Но ты есть. Ты здесь и сейчас читаешь это письмо. Читаешь это, пока я умираю от любви к тебе. Она убивает меня и заставляет жить. Она мой свет и моя тьма. Мой сон и явь. Моё настоящее и будущее. Это всё моя любовь. Это всё ты.
Я так боюсь писать это тебе. Мне страшно, что ты можешь не принять мои чувства. Страшно, что ты можешь их отвергнуть. Страшно, что ты просто не испытываешь ничего в ответ.
Но сегодня мы почти поцеловались, помнишь? Это же правда был почти поцелуй? Ещё секунда, и наши губы слились бы в сладком поцелуе со вкусом винограда, твоих духов и весны. Одна мысль об этом опьяняет меня. У меня дрожат руки, пока я пишу это.
Я не знаю, как закончить это письмо. Возможно, оно станет очередным моим письмом в никуда. Оно отправится в нижний ящик моего стола к своим братьям — таким же неотправленным любовным письмам, которые никогда не достигнут своего адресата. Мне больно осознавать это. Мне больно каждый раз изливать душу на бумаге, признаваться тебе в любви, а затем убирать всё в стол, тушить, закапывать, убивать. И вновь видеться с тобой, чувствовать этот жар, эту непреодолимую тягу, эту эйфорию.
Я люблю тебя, Шиён»
Закончив читать, Гахён только утвердилась в мысли, что делает всё правильно. Она на цыпочках подошла к лежащей Минджи, чтобы проверить, не проснулась ли та.
— Прости, мама, это для твоего же счастья.
Шёпотом извинилась Гахён, а затем схватила небольшую кожаную сумочку, купленную ей ещё в первый день, и пулей выскочила из дома.
Теперь надо добраться до Пуана! Но как? Ловить карету в одиночку было довольно рискованно — неизвестно, что могло быть в голове у кучера. Трамваи так до сих пор не ходили, да у девочки совсем не было денег. Идти пешком? А сколько это займёт? Если на карете они доезжали до города за пару часов, то на своих двоих дорога займёт все четыре, а то и пять. Это слишком много! За это время Джию может проснуться, переволноваться и что угодно ещё! Нет, добраться до Пуана нужно как можно скорее.
Ритмичный металлический скрежет прервал размышления девочки. Она повернула голову и увидела выходящий на дорогу мех Суа. Он довольно быстро, как лошадь рысцой, перебирал своими четырьмя механическими лапами и двигался куда-то на запад.
— Суа! — крикнула Гахён, подбегая к машине.
Фридя резко затормозил, и из открывшегося люка показалось перепачканное мазутом счастливое лицо Боры.
— Гахён!!! — девушка радостно помахала крошечной ручкой в огромной кожаной перчатке.
— А ты в город едешь? — с надеждой спросила девочка.
— Ага! Я наконец-то разобралась с расходом топлива! Там у самого основания шланга гайка ослабла, и вся соляра вытекала. Я всё заменила, почистила ещё на всякий случай, и Фридрих Борович теперь работает как новенький! Вот в Пуан на нём еду, чтобы запчастей взять, удобрений и, может, ещё чего. А ты чего опять в такую рань вскочила?