К этому меху была приделана странная, уходящая в землю конструкция. Она волочилась за техникой и перепахивала почву. «Может быть, мины ищут? Или ставят…», — подумала Гахён.
Ей было страшно. Солдаты наверняка захотят проверить дома вокруг. Или они уже сделали это? Тогда почему они не заметили девочку? Или заметили, но специально решили оставить?.. Вдруг она сейчас не одна в этом доме…
На плечо Хён легла чья-то рука. Ли вскрикнула и резко обернулась. Испуганное лицо красивой девушки прямо перед глазами. Секунда. Мягкий голос:
— Солнышко, ты чего?
Секунда. Минджи. Война осталась где-то позади. Ужасы, тяготы, лишения — всё это уже прошло. Сейчас — мир. Весна. Тихая деревня, которая готовится к посевному сезону. Уютный дом, добрая Джию, чистый воздух.
Гахён шумно дышала.
— Что это за мех? Они вернулись? — с паникой в голосе прошептала девочка.
— Тише, тише, — Ким обняла её и прижала к себе. — Это машина Боры. Помнишь, вчера была на посиделке у мадам Юбин? Это её техника. Она огород им копает. Всё хорошо, солнышко… всё хорошо… Он тебя не тронет… он всего лишь вспахивает землю и не тронет тебя…
Ли уткнулась в плечо мачехи. На той была белая ночная рубашка, едва уловимо пахнущая душистым мылом. Хён беззвучно плакала, а Джию всё шептала ей на ухо:
— Всё в порядке, солнышко… он тебя не тронет… ты можешь больше не прятаться…
====== Глава 6. Воронка. ======
За завтраком Гахён внешне уже успокоилась, но внутри всё никак не могла прийти к гармонии.
Она боялась собственных эмоций. То, как резко они вернулись. То, как они заставляли её заново переживать все те ужасные моменты.
На войне было проще. Чувства как будто бы исчезли. Единственное, что она испытывала — первобытный, животный страх во время очередных обстрелов и бомбардировок. Всё остальное — боль, жалость, счастье, отчаяние — ушло далеко на второй план.
Сейчас же любая мелочь пробуждала в Гахён монстра, причиняющего боль ей самой. Что делать? Подавлять эмоции? Уходить в себя, как она делала это во время войны? Но бежать — не выход, Ли прекрасно это понимала. Единственный способ избавиться от этого — сразиться с монстром. Но ведь это — борьба с самой собой. Возможно ли одержать победу в такой борьбе?
Девочка посмотрела на стоящую у раковины Джию. Та мыла посуду и тихонько подпевала играющей по радио песне. Как девушка может оставаться такой весёлой? Как ей удаётся сохранять оптимизм и любовь к жизни? На её долю не выпало никаких испытаний? Хён вдруг поняла, что совсем ничего не знает о своей мачехе. Она собиралась было спросить её, но тут в дверь постучали.
— А? — Ким удивлённо подняла бровки и приоткрыла рот. — Кто это там?
Вытирая руки полотенцем, девушка подошла к двери и открыла её.
— Мадам Минджи? — спросил почтальон, ища что-то в своей сумке.
— Да.
— Вам письмо из города, — невысокий нескладный парень протянул конверт.
— Да? Типография, наверное?..
Джию взяла письмо и, прочитав имя отправителя, улыбнулась.
— Спасибо, вы можете идти.
— Удачного дня, — кивнул почтальон и ушёл.
Девушка с улыбкой смотрела на конверт. Она так и стояла возле закрытой двери.
— Кто там? — осторожно спросила Гахён.
— Шиён, — Ким хихикнула. — Мы не виделись всего два дня, а она уже так соскучилась?
Девушка открыла письмо, но почти сразу громко рассмеялась:
— «Джию! Мы не виделись всего два дня, а я уже так соскучилась!», — затем она с нежностью сказала: — бесподобное создание.
— Булочная через «ч» пишется, Шиён! — неожиданно сказала Минджи после недолгой паузы. — Я точно подарю тебе учебник словесности из нашей типографии…
Она не сдвинулась с места и всё читала письмо, широко улыбаясь и тихонько шевеля губами. Гахён вдруг поняла, что Ким выглядит точно так же, как и мать Ли, когда получала письма от отца, бывшего в рейсе. Она тоже улыбалась и журила мужа за ошибки, словно тот стоял рядом с ней. И было что-то ещё, что объединяло мать тогда и Джию сейчас. Что-то неуловимое. Девочка всё никак не могла понять, что же. Поза? Мимика? Хён словно чувствовала какую-то неясную, неизвестную ей ауру.
— Она приглашает нас на пикник в эти выходные. Пойдём?
Гахён подняла глаза.
— Посидим на природе, поедим вкусностей. Получше познакомишься с Шиён. Вы обе мне дороги, я была бы рада, если бы вы начали хорошо общаться, — сказала Минджи.
Ли нахмурила бровки и закивала.
— Отлично!
Ким уже дочитала письмо и положила его в ящичек. Краем глаза девочка заметила там ещё стопку таких же писем.
— Домоешь посуду? — попросила Джию. — Там немного осталось. Я пока вытащу мольберт и краски на улицу.
Падчерица снова кивнула.
— Ой, да! Послезавтра мне нужно в Пуан — отдать иллюстрации в типографию. Ты со мной? Можем ещё в пару магазинов зайти, купить что-нибудь.
Ли опять только лишь кивнула.
Закончив с порученными делами, она вышла на задний двор, посмотреть, что делает мачеха.
Минджи сидела на небольшом раскладном стульчике без спинки. Перед ней стоял мольберт с карандашным наброском. Приглядевшись, Гахён поняла, что это была огромная воронка, открытое поле и лес позади. Девочка перевела взгляд на настоящую воронку. Чёрную, бездонную, словно поглощающую пространство вокруг, затягивающую в себя свет, эмоции, жизнь. В нос ударил резкий запах пороха и гари, вдруг снова послышались крики раненых и канонада выстрелов. Хён поёжилась, и наваждение пропало.
— А что ты делаешь? — тихо спросила она художницу.
— Ри-су-ю, — не отрываясь от работы, ответила девушка.
— А почему… воронку? Она же… жуткая, — Ли бросила взгляд на яму, но быстро отвернулась.
— Именно поэтому… я её… и рисую… — Джию была очень увлечена рисунком и потому говорила медленно.
— Не понимаю, — Гахён наклонила голову вбок.
— Мне страшно на неё смотреть, — художница наконец оторвалась от мольберта. — Я была дома, когда сюда рухнул снаряд. Взрывной волной мне повыбивало окна и снесло мебель. Меня саму оглушило, и я потом неделю ничего почти не слышала.
Она вдруг потупила взгляд и продолжила:
— Я тогда вспомнила… что война ещё не ушла. На тот момент я жила в Блорели уже почти два месяца и забыла про оккупацию. Я…
Она подняла глаза на падчерицу. Они были пусты и безжизненны. Хён едва сдержалась, чтобы не сделать шаг назад.
— Я почти всю войну провела под оккупацией, — продолжила Минджи севшим голосом. — Имперская армия захватила Мьеж в первую неделю вторжения. Кригсрайх планировал присоединить себе наши земли, поэтому солдаты сразу же стали вести себя как хозяева. Они прилюдно расстреляли всех фражийских чиновников на главной площади и создали свою администрацию. Поначалу горожане давали отпор, но… крысы… коллаборационисты… они сдали всех. Знаешь, Мьеж испокон веков был спорной территорией между Кригсрайхом и Фражю — им попеременно владели то мы, то они. Здесь проживает очень много гертонцев… они-то и сотрудничали с захватчиками.
Джию сглотнула и на несколько невыносимо долгих секунд замолчала. Затем продолжила:
— Мой старший брат всегда был горячей головой — сдуру бросался в любую авантюру и приходил на помощь всем, кто только попросит. Он был сильным и наивным. Поэтому одним из первых вступил в сопротивление. У него был друг, гертонец — Зеер. До войны они были не разлей вода, а после… Зеер возглавил отряд полицаев, сформированный из местных, и лично отдал приказ о повешении моего брата.
Она мучительно горько усмехнулась.
— Отца, артиллерийского офицера в отставке, камнями забила шпана в подворотне. Мы с матерью остались одни. Но она заболела туберкулёзом. Городская больница не работала для фражийцев — пришедшие туда гертонские врачи отказывались нас обслуживать. Мама умерла. Я осталась одна.
Её глаза были бездонной пропастью. Чернее ямы во дворе, чернее ночи, чернее самой тьмы.
— Я впервые в жизни проклинала себя за то, что родилась красивой. Я боялась выходить из дома… но это не спасало… Город умирал от голода, болезней и гертонского террора. Все мои близкие и знакомые погибли. Это был беспросветный мрак. Так продолжалось полтора года, пока республиканская армия не осуществила прорыв на юге, освободив Мьеж и прилежащие земли.