Параллельно крепло и желание жить. В этот период Люда немного отошла от него, тем более у нее завелся мучительный роман с молодым человеком, наполовину обалдевшим от нее. Он, в сущности, ничего не понимал в ней, но именно поэтому привязался к Люде, как к загадке.
Люда к тому же считала, что он сможет разгадать ее или приблизиться к ней духовно только будучи в огненно-нетрезвом виде, и поэтому нещадно поила его. Кирилл — так звали полюбовника — действительно в нетрезвом виде прямо-таки озарялся и где-то искал пути к пониманию Люды.
— Я в тебе вот что не пойму, Люд, — твердил он ей однажды после бутылки кореандровой водки, выпитой где-то в закутке. — Почему ты смерть любишь?
— Да откуда ты взял, что я смерть люблю? — ответила тогда Люда и выпила свою стопочку, стоявшую на земле.
— Да потому, что в глазах твоих это вижу. Я, Люд, в то, что ты мне объясняешь, все равно не войду, не моего это ума дела. Я, когда ты говоришь, в глаза твои гляжу — и вижу там смерть.
— Хорошо, хоть что-то видишь, Кирюшенька. Но почему смерть? Не в ту сторону глаз глядишь, мой милый…
— В другую сторону я и не заглядываю. Хватит с меня и одной стороны твоих глаз. Я тебя, Люда, очень люблю, и на том свете буду любить еще больше…
Уже подумывали они о браке, о ранней семье, как вдруг Кирюшка, неожиданно для самого себя, сбежал. Испугался, одним словом, ее, Люды, или, может быть, ее глаз. Люда недолго горевала, точнее не горевала вообще. И опять положила глаз на своего брата. К этому времени брат уже окончательно заважничал, словно абсолютно понял где, в каком миру он теперь живет и что он далеко не последнее существо здесь. Стал даже петь по ночам песни, правда не в меру веселые. Один из соседей по коммунальной квартире — лохматое, неповоротливое, гетеросексуальное создание, звали его Гришею — не раз повторял, что если б Леня пел грустные песни по ночам, все было бы нормально и он бы засыпал, а что де от веселых песен у него, у Гриши, шалят нервы.
— Какое сейчас веселье на земле! — кричал он в коридоре. — Тоска одна теперь от веселья-то!
Но Леню теперь уже почти не покидало это веселье, точно он летел навстречу своему таланту и будущему. Талант действительно из него выпирал, и он становился в меру известным…
А Люде было приятно общаться с будущей знаменитостью.
И вдруг все рухнуло, особенно веселие. Брату объявили, что у него запущенный рак, о котором он и не подозревал, и что он, такой молодой, скоро умрет, умрет через полгода, самое большее. Последнее, главным образом, и не удалось скрыть.
Люду перекосило от ужаса. Прежде всего Леня был ее брат, хоть и двоюродный, и поэтому она почувствовала в первый момент, что эта будущая смерть имеет к ней самое прямое отношение. Она почти забросила свой институт, и в то же время никак не могла понять, что это значило бы для нее: стать мертвой или умереть. Она никак не могла связать это событие с собой, настолько оно казалось ей абсурдным. И к Лене стала относиться с любопытством, как к своему непонятному будущему. И в то же время страстно жалела его… Ей казалось, что его надо во что бы то ни стало в чем-то убедить логически, и тогда найдется здравый выход, потому что в мистический выход Леня все равно не поверит, — думала она на подходе к его дому, нервничая, потому что это было первое посещение брата после такого известия.
Она юркнула в широкую пасть парадного входа, проскочила в лифт, и с дрожью поднялась на шестой этаж — с дрожью, потому что лифт олицетворял для нее капкан, падение с высоты и смерть. Позвонила положенные три раза. Открыл другой сосед брата, толстун, и провел его к Леониду, захлопнув дверь. Леня стоял посреди комнаты, в руках у него была нитка с нацепленной бумажкой, которой он забавлял огромного серого кота, играя с ним. Кот подпрыгивал и бил лапой по бумажке.
— Как дела? — неожиданно спросила Люда.
Леонид ничего не ответил, продолжая забавляться с котом.
— Ты непременно излечишься, непременно! — почти закричала Люда. — Такие как ты не умирают! Так рано!
Леонид захохотал, но хохот этот относился к коту: кот неудачливо перевернулся, гоняясь за бумажкой.
— Что тебе надо от меня? — спросил он наконец, остановив игру. — Видишь, я играю с котом. Кот этот сумасшедший и говорят, что он тоже скоро умрет. Да и вообще коты не долго живут: всего 10–12 лет, чуть-чуть больше иногда.
Люда остолбенела. Но взгляд Леонида был здравым, хоть и таинственно-холодным. Люде почему-то показалось, что он уже умер и в то же время, мертвый, играет с котом.
— Игрун — мелькнуло в ее голове.
И стало почему-то жалко собственное тело, которое было таким сладким и мягким.
— Это конец, — подумала она во второй раз.
Леня тем временем показал коту язык. Кот рассвирепел и сильно ударил его лапой по ноге.
Люда вскрикнула. Тогда, наконец, Леонид обратил на нее внимание, не теряя однако контакта с котом, искоса поглядывая на него, то показывая ему язык, то подмигивая ему.
Кот напряженно сидел на полу.
— Приготовить чай, Люда? — озабоченно и даже участливо спросил он.
— С вином, с вином, Леня — истерично ответила ему Люда. — С вином.
— У меня нет вина, — сухо ответил он. — Но есть водка. А вот чай будет.
— Пусть будет, что будет, — раздраженно ответила Люда.
И Леня вышел на кухню.
Кот сидел на полу, не меняя позы.
— Только бы он не погнался за Леонидом, — подумала Люда. — А мне надо смириться.
Леня быстро принес чай: он приготовил его заранее, кому — неизвестно.
Люда послушно вынула из буфета пирог, печенье, сладости, конфеты и варенье. Всего было очень много.
Разложила на подвижном столике. Чай оказался на редкость вкусным, точно он был для живых. Леня молчал, а потом вдруг заговорил о захоронении кота.
— Ты знаешь, его негде хоронить, — жалобно и даже просительно заключил он.
— Но ведь объект еще не умер! — вскричала Люда, посмотрев на неподвижного кота.
— Не все ли равно, когда он умрет, — усмехнулся в ответ Леонид. — И я решил захоронить его в стене собственной комнаты, в той, что рядом с моей кроватью, — и он показал рукой. — Смотри. Вот в том месте, я его замурую и схороню. Мы с ним не расстанемся. Ты согласна?!
— Боюсь, — выдавила Люда.
— А ты не бойся. Ну что страшного в замурованном коте?
— А тебе не страшно сейчас?
— Я буду с ним жить, когда он будет замурован. Это так приятно, когда кто-то находится у тебя в стене.
— Хорошо, что от тебя не скрыли диагноз.
Леня даже привстал от удивления.
— Диагноз, диагноз, ну и черт с ним, с моим диагнозом! — проговорил он, двигаясь по комнате. — Я хочу замуровать собственного кота. После смерти не моей, а его. Безболезненно. Неужели я не имею на это право? Или я кто, по-твоему, у Бога? Вошь, тля, небытие что ли?
И он злобно посмотрел на Люду.
— О каком небытии может идти речь, — заговорила Люда, внутренне подчиняясь ему. — Особенно после смерти. Какое может быть небытие после смерти?! Даже у замурованного кота?! Что мы, не боги что ли?
Но Леня не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Он все быстрее и быстрее бегал по комнате, точно желая освободиться из-под чьих-то лап. Иногда чесался.
— Что мне кот?! — кричал он, брызжа слюной. — Что мне вообще эти стены?! У меня есть мой талант, в конце концов, поймите вы это, черт вас побери!
— И ты думаешь, кто я? Кто я? — продолжал он, и вдруг губы его задергались и глаза наполнились слезами, тяжелыми, не быстрыми. — Попугай!? Кот?! Гений?! Сумасшедший?! Кто я вообще, родившийся тут? И почему я родился? Что мне делать, что мне делать?! Что делать?!
У Люды сильнее забилось сердце.
— Да все будет хорошо. Вылечишься ты, — пробормотала она. — Сколько на свете здоровых людей!