Надежда вскрикнула и проснулась.
Глава 11
Ночь была глубокой, до рассвета еще далеко. Вдали по-прежнему шумел океан. Надя провела рукой по постели — пусто. Муж опять не спал. Неужели бессонница? Вот уже вторую ночь она просыпается, а Николая нет рядом. Они вчера целый день были в Виктории, столько ходили, ездили, ощутимо устали. Даже ужинать не захотели, ограничились фруктами. Николенька принял душ сразу после Нади, лег рядом, чмокнул ее в щеку и почти сразу уснул. Получается, спал всего пару часов.
Надежда поднялась с кровати, теперь уже знала, где искать мужа. И, правда, он опять сидел в кресле на балконе, на столике рядом — папка небольшого размера. В одной руке Николай держал карандаш, в другой — лист бумаги, прикрепленный к картону. Уверенными движениями Фертовский делал наброски, он рисовал! От удивления Надя не смела шелохнуться. До сегодняшнего дня она не подозревала, что муж умеет рисовать. Фотографировать — да! Снимать фильмы — да! Но рисовать?! Вот откуда столько он знал о художниках, стилях, направлениях. Это не просто интерес обывателя.
— Привет, — тихо сказала Надя, стараясь его не испугать. Погруженный в свое занятие так глубоко, он при ее словах все равно вздрогнул, потом смутился, даже покраснел, румянец залил обе щеки.
— Я думал, ты спишь, — сказал Николай, словно оправдывался.
— Я думала — ты тоже. Что-то случилось?
— Почему ты так решила?
Она пожала плечами. Не хотелось его пытать, заставлять что-то в свое оправдание придумывать, не хотелось лезть в душу. Если будет в том необходимость, муж сам расскажет, поделится. Он отложил в сторону рисунок.
— Иди сюда, — похлопал себе по коленям. Надя послушно села, обняла его за шею. Николай выглядел утомленным, мелкие морщинки возле глаз, даже обозначились темные круги.
— Ты плохо спишь здесь, на Сейшелах, — заметила Надя, — бессонница?
— Скорее, просто акклиматизация, — отмахнулся он.
— Я люблю вот эту родинку, — она прикоснулась к коричневому пятнышку на шее возле мочки его уха. Николай улыбнулся.
— А я люблю тебя всю, каждую родинку, впадинку, твои пальчики, твои изгибы и линии. Смотри, — он протянул руку к папке и вытащил из нее несколько рисунков. Оказывается, успел их уже сделать за эту ночь. На рисунке, что был сверху, простым карандашом была изображена спящая женщина, ночная рубашка во сне сбилась и оголяла одно бедро, волосы были спутаны и закрывали часть лица.
— Так это же я? — удивленно воскликнула Надя. — А когда ты меня рисовал? Сейчас? Ты смотрел и рисовал?
— Нет, по памяти, — отозвался Николай.
— Невероятно, я не знала, что ты так умеешь, — Надежда хлопала глазами, — ты никогда не говорил, что ты еще и художник.
— Я не художник, — он покачал головой, — я никогда этим не занимался профессионально.
— Да? — она отложила рисунок и внимательно посмотрела в глаза мужа. Он их чуть прищурил, делал это в моменты, когда нервничал или переживал.
— Да, — облизал губы, — просто меня учили в детстве рисовать. Когда мы жили в Лондоне, — замолчал, отвел взгляд.
Надя терпеливо ждала. Прошлое мужа, вернее, его жизнь в Лондоне, была для нее чем-то загадочным, он, всякий раз упоминая об это отрезке своей судьбы, менялся в лице, рассказывал мало. И это не потому, что он не доверял Наде, нет, он и сам не хотел ворошить прошлое, заново окунаться в него. Значит, были причины и, наверное, веские. Она ощущала сердцем, женским.
— Все началось с фотографий, — наконец стал пояснять Николай.
— С фотографий? — удивилась Надя.
— Да, тогда пошла мода на это увлечение, — его волнение выдавал лишь карандаш, который он крутил между пальцами, — открывались фотостудии, много частных. Устраивались выставки. В тот год проходил какой-то крупный фотоконкурс, в котором англичане заняли первое место. Моя семья решила, что одним из гениев фотосъемки стану я. В угоду моде.
— Так решил твой отец? — уточнила Надя. Что-то не верилось, что Фертовский-старший шел на поводу у модных тенденций.
— Нет, конечно, он был против, не считая это занятие серьезным, скорее, хобби. На обучении настояла моя мать, ей очень хотелось сделать из меня великого фотографа. — Николай опять замолчал. Так или иначе, все воспоминания о жизни в Лондоне сводились к ней, к Софье Фертовской.
Видя выражение лица мужа, Надя уже пожалела, что затеяла весь этот разговор. Не надо стучать туда, где дверь заперта. За ней могут оказаться чужая боль, тягостные воспоминания и незажившие раны.
Надежда взяла папку с рисунками в руки, стала смотреть. Удивительное дело, но у Николеньки вопреки его убеждениям, был талант, настоящий. Конечно, многое отражено схематично, трудился самый простой карандаш, но линии такие уверенные, штрихи точные, сама суть схвачена. Вот «коко-де-мер», рядом две пальмы, ветер щекочет им листья, рядом плоды. Вот закат, океан, солнце выглядывает из-за перистых облаков. Как, наверное, здорово это будет в красках! А вот лицо старика…