— Кто это? — Надя от напряжения памяти сдвинула брови. Лицо человека было ей знакомым: темные миндалевидные глаза.
— Кантилал Дживан Шах, — пояснил Николай, — тот самый индийский мудрец, хиромант, владелец универсама.
— Я его видела, — сказала Надежда.
— Нет, ты не могла его видеть. Кантилала нет в живых, — покачал головой Фертовский.
— Он мне приснился, — Надя от волнения даже спрыгнула с коленей мужа, — перед тем, как я нашла тебя здесь, на балконе, я видела сон. Там был этот человек, — она прошла в комнату, все еще держала в руках портрет, включила свет. — Абсолютно точно! Я видела его во сне. Он даже со мной разговаривал.
— Неужели? — Николаю не верилось. Он прошел в комнату вслед за ней. Надя задумалась.
— Разбитый кувшин, перо судьбы, птица… — Да, птица! Мудрец сказал, что птица — это мое сердце. И что я должна быть осторожна, иначе женщина с именем… Каким? Не помню! Ах, он сказал, что птица может погибнуть из-за этой женщины. Ничего не понимаю, — Надя села на кровать, Николай — рядом.
— Не переживай, это всего лишь сон. Мой рассказ о Кантилале произвел на тебя сильное впечатление, — он обнял ее, — обещаю, что я всегда буду рядом и не дам ни одному тревожному сну тебя беспокоить.
Надя доверчиво прижалась к мужу. Он нежно поцеловал ее.
— Как хорошо, что мы с тобой тогда встретились в театре, — вспомнила она.
— В Ленкоме?
— Да, именно там я увидела тебя совсем другим.
— Ты так думаешь? — усмехнулся он. — Но я ведь не изменился с того момента, как ты… — он запнулся.
— Отказала тебе?
— Ты дала мне ясно понять, что не испытываешь и малой доли того, чего я желал бы. Моя самоуверенность сыграла со мной злую шутку.
— Ты действительно был огорчен? Неужели я так тебе нравилась?
— Неразумно было бы отрицать очевидное.
— Честно говоря, там, в Беляниново, мне это не казалось очевидным. И твое признание, ну, если не явилось полной неожиданностью, то удивило меня. Хотя предположения и домыслы Виктории сводились к тому, что ты неравнодушен ко мне, однако я в это мало верила. Нет, совсем не верила. Я была убеждена, что фактов «против» гораздо больше. Пока ты не признался, выложив все начистоту. Ух, как я тогда разозлилась! — Надя хитро прищурилась, теперь вспоминать те времена было приятно, они оба находили в этом удовольствие — каждый свое. Надежду грела мысль, что уже тогда такой, как Фертовский, влюбился в нее, искренне переживал, даже боролся со своим чувством, а она не замечала. Николай же, несмотря на ее отказ и выказанное презрение, с особой нежностью вспоминал те моменты, когда Андреева оказывалась рядом, и ему предоставлялась хотя бы малейшая возможность познавать ее, быть в ее обществе, даже спасать из неловких ситуаций, в которые она имела обыкновение попадать. Его непреодолимо тянуло к ней, и не только на уровне физиологии, он ощущал, что нужен ей, просто необходим. Ощущал это, не отдавая себе отчета, где-то на уровне подсознания. Впоследствии это чувство укрепилось, как и любовь. Увидев Надю в театре, после нескольких месяцев разлуки, он убедился, что ничего не забыл, не перестал чувствовать и что, возможно, желает быть с ней больше, чем когда-либо. Ему стоило некоторых усилий вести себя по-прежнему сдержанно и ни единым взглядом не выдать своих мыслей и желаний.
Глава 12
Утром проснулись поздно, решили сегодня никуда не ездить, а пойти на пляж и весь день лениться.
— Мне очень понравились твои эскизы, — сказала Надя, когда они пришли на пляж, сегодня тут было безлюдно. Надежда увидела океан и вспомнила о пейзаже на рисунках мужа, — ты сказал, что учился рисовать у профессионала?
— Да, — это правда, — закивал головой Николай, — Алессандро Корсо. Знаешь, с этим человеком связаны, пожалуй, самые светлые воспоминания моего детства и юности, — Николай сел на теплый песок, вытянул ноги, закрыл глаза очками и подставил солнцу лицо. Надя устроилась рядом.
— Пожалуйста, расскажи о нем? — попросила она. Кажется, муж сегодня настроен благодушно и готов делиться своими воспоминаниями.
Корсо утверждал, что один из главных принципов художника — находить с миром общий язык. Нельзя смущать, тревожить или разозлить мир. Свое творчество он называл фотоанализом. В свое время он объездил весь мир, снимал японские сады, французские провинции, американские атомные станции, петербургскую скульптуру. Это принесло ему неплохой доход, что позволило открыть фотостудию в родной Италии, весьма солидную по тем временам. Он работал на несколько серьезных журналов, делал иллюстрации к дорогим изданиям, ему помогал племянник.