— А дождь все сильнее, — Надя следила за его действиями и опасалась: он сейчас так быстро найдет ключи, а она не успеет придумать предлог, чтобы остаться.
— Да, усиливается, вроде бы и снег мокрый обещали, — Николай перестал делать вид, что ищет ключи. Он прекрасно знал, где они находятся, главное, чтоб об этом не знала Надя, — в такую погоду ехать небезопасно… — опять этот шаткий мостик! И идти по нему страшно, и тянет, словно магнитом.
— Не люблю такую грустную погоду, — Надя пожала плечами.
— Тогда, может… останешься? — наконец выдал он с затаенной опасливостью. — Я постелю тебе в спальне, а сам лягу здесь, в гостиной.
— Мне не хочется доставлять тебе неудобства, — ну что за глупость? Почему она сопротивляется? Ведь сама искала предлог! Николай его нашел, а она все делает вид, что хочет уехать. Нет, еще как хочет остаться! И не только остаться… Пожалуй, впервые в жизни Надя ощутила в себе эту искру, это пламенеющее желание, ей захотелось познать Фертовского не только как человека, как личность, но и как мужчину.
— Никаких неудобств, поверь! Здесь прекрасный диван, я отлично высплюсь. И тебе будет комфортно, я позабочусь, — он сделал паузу, — в смысле, постелю, — с этими словами он как-то быстро ретировался. Наверное, чтобы больше не давать Наде возможности возражать. Предлог найден, говорить нечего.
— А можно мне принять душ? — робко спросила Надя после того, как Николай застелил постель и сообщил ей об этом. Он едва сдерживал радость.
— Дверь слева, вот полотенце, — он с готовностью протянул большое зеленое полотенце и улыбнулся, — мне приятно, что ты решила остаться.
Она стояла под стремительным потоком воды, зачем-то вымыла голову, выдавила на руку ароматный гель и долго его нюхала. Затем намазалась им и тут же смыла, провела рукой по изгибам своего тела и покачала головой. На самом деле, многим женщинам в определенные моменты не нравятся их фигуры, но Надин комплекс был особенно стойким. И конечно, в этом случае разве что-то могло привлечь мужчину?
Надя, наконец, вышла из ванной комнаты — не будет же она вечно мыться? Николай сидел в кресле и читал книгу. Услышав шаги, он отложил книгу в сторону, поднялся.
— Все хорошо? — подошел к Андреевой, провел ладонью по ее влажным волнистым волосам, с удовольствием задержал взгляд на лице без косметики — он любил ее выразительные, миндалевидные глаза, румяные щеки, очерченные аккуратным бантиком губы.
— Да, у тебя вкусно пахнет гель, — она улыбнулась одними губами, а глаза тревожные.
— Тебе нужен фен? — она мотнула головой «нет», — ложись, приятного отдыха! — Николай взял ее за подбородок, легонько поцеловал в губы и ушел.
Она легла на огромную, как платформа, кровать, закуталась в голубое одеяло, как в кокон. Хорошо, что Николай выключил свет. Может, в темноте и ничего? Изъяны видны лишь при свете. А мама, что, специально положила ей эту закрытую и длиннющую рубашку? Когда Надя вышла из ванной, она только тогда поняла, что под такой рубашкой что-либо разглядеть невозможно. А он и не разглядывал. Зато поцеловал в губы, хотя поцелуй был, скорее, дружеский. Ну и пусть, ну и ладно! А ведь через три дня они распишутся, так сказал Николай.
Надя, услышав, что Фертовский выключил воду, закуталась в одеяло почти с головой, словно испуганный ребенок, которому в темноте шкаф почудился настоящим чудовищем.
Фертовский вышел из ванной, щелкнул выключатель. Стало совсем темно, но глаза Нади уже привыкли к мраку, она хорошо различала очертания предметов. Николай прошел по комнате, что-то положил в кресло. «Боже мой! — подумала Надя, — как он красив!» Она подглядывала из-за сугроба одеяла и была не в силах отвести взгляд, его бедра были обмотаны полотенцем, Фертовский подошел к окну, поправил штору, полоска света фонаря с улицы очертила его силуэт. Наверное, боги на Олимпе были именно такими.
Николай обернулся, несколько секунд стоял неподвижно, смотрел на Надю, затем медленно подошел к кровати.
Глава 3
Надежда от досады принялась кусать губы. С другой стороны, о чем сожалеть? То, чего она так боялась, не случилось. Вот и радуйся: Фертовский тихо сказал «спокойной ночи!» и ушел, не дождавшись ответа. Все хорошо, все замечательно! Зато ей нет нужды беспокоиться о несовершенстве своих форм и о том, что он бы разочаровался, увидев все ее прелести.
Это она — Надя Андреева — мучается, сама не знает: переживать о том, что между ними ничего не произошло или радоваться, что ничего не произошло? А вдруг он ее просто не хочет? Не считает привлекательной? Привлекательной как женщину? Эта абсурдная мысль так ею овладела, что сон вообще как рукой сняло, хоть вставай и иди на кухню. Почему туда? Просто, обычно те, кому не спится, обитают именно на кухне: кто-то ест, кто-то пьет чай или кофе, кто-то даже включает телевизор. Надя закрыла глаза, стала считать овец. Представила себе огромное стадо, глупые улыбающиеся морды, кудрявые спины. Вон та пухленькая овечка похожа на нее. Так увлеклась процессом создания фантазии на тему «овцы», что забыла, зачем все это затеяла. Ну, теперь точно до утра не уснуть. Да и кровать жесткая, одеяло слишком теплое.