— Разве правильно, что пилот боится неба?
— Ты не боишься неба, Зак. А высота — немного неприятно. Мы, пилоты, привыкли к скоростям и тысячам метров внизу. Я сама не люблю лифты и верхние этажи. Наверное, для нас это слишком мелко и приземленно.
Именно она научила Зака смеяться над страхами.
— Ты боишься того, что может произойти, — говорила Беккет, — это похвально. Вся история авиации — предотвращение уже допущенных кем-то ошибок.
— Я боюсь, что не смогу эти ошибки предотвратить.
За окном лил дождь, не переставая, и Зак сам был готов залиться слезами, и будь что будет.
— Сможешь. Тебе кажется, что ты не уверен в себе, на самом деле ты просто не уверен в полученных знаниях. Нет-нет, — капитан Беккет улыбнулась, — это не значит, что тебя плохо учили. Просто тебе еще не довелось испытать свои навыки.
Она заставила Зака подняться и подвела его к темному окну.
— Посмотри, — предложила она, — не как на себя, а как на пилота. Да у тебя глаза как у совы, у которой запор.
Юмор был грубым, неловким, от любого другого человека Зак такое не стерпел бы и обиделся насмерть, но на капитана Беккет обижаться было невозможно. Кажется, у нее вообще были проблемы с чувством юмора — да и вообще у нее хватало проблем. Как ни крути, как ни тасуй экипажи согласно требованиям безопасности, но в небольшой авиакомпании так или иначе все на виду. А «Аэравис» выросла из тесного дружеского круга. И Зак тогда был совсем еще маленьким, и все это было для него не то сказкой, не то легендой, и капитан Беккет тоже была легендой. Хотя бы потому, что не так много женщин сидят в кокпите А330.
Зак тогда послушался, поднял взгляд и увидел за потеками дождя высокого, недурно сложенного парня — в свое время только застенчивость помешала Заку сняться в рекламном постере «Аэравис». Но выглядел он не презентабельно, а смешно — Беккет была права. Словно кого-то нарядили для съемок, не научив основам актерского мастерства.
Когда Заку сказали, что его наставником будет женщина, он смутился. Не потому, что с трудом представлял себе женщину на месте капитана. Скорее — он вообще себе это не представлял. Слышал, читал, знал, что женщин-пилотов много, но одно дело — знать, что по Силиконовой долине гуляют долларовые миллиардеры, начинавшие с захламленных гаражей, что в Голливуде в супермаркете запросто можно встретить кинозвезду мирового масштаба, да он даже знал, что существует ее величество! Но допустить, что однажды он встретит королеву на улице, Зак не мог. Фантазии не хватало, а воображение напрочь отказывало.
Капитан Беккет не была ее величеством, но все равно Зак при первой встрече потерял дар речи. Среднего роста, светлые, собранные в неприметный пучок густые волосы, светлые карие, с рыжими искрами, глаза, едва заметные веснушки. Уставшая, — эта усталость была заметна, — но собранная, спокойная, доброжелательная, — и ее спокойствие передавалось всем, кто ее окружал. Казалось, она одним кивком головы может прекратить ураганы и войны. Как назвать это — Зак не знал. Чувствовать это спокойствие ему нравилось.
Капитан Беккет примирила его с тем, что от него ожидали.
— Это участь, наверное, всех детей, Зак, — говорила она. Они сидели тогда в небольшом фуд-корте, было раннее утро, стояла непривычная тишина, прерываемая только редкими сообщениями по терминалу. — Родители от нас всегда будут ждать того, чего не добились сами.
— Мой отец не был летчиком, — буркнул Зак. Ему кусок в горло не лез. — И мать не была.
— Разве ты об этом не знал?
Зак пожал плечами.
— Когда поступал? Нет. Бабушка мне говорила, что он всегда мечтал, но не смог. Зрение подвело. Она только после призналась, что у отца были другие планы...
— Что теперь это меняет? — тихо спросила капитан Беккет. — Допустим, ты знаешь, что твой отец никогда не хотел летать. Но ты вырос с этой мечтой. Ты ее осуществил. Почти. Остался последний шаг. В чем причина?
«В том, что это и не моя мечта», — хотел сказать Зак, но ответил совсем другое:
— Мне страшно? — И тут же поправился: — Не летать. Я боюсь ответственности? Я не знаю. Или того, что я так и не создал свою мечту? Свою, собственную, а не бабушкину?
Капитан Беккет долго сидела, теребя ни в чем не повинную салфетку, разрывая ее на мелкие куски, пока не скомкала ее и не отложила в сторону, и проворный официант тотчас убрал обрывки со стола.
— Ты понял бы это раньше, еще во время учебы, — наконец сказала она. — В том, чтобы быть надеждой в чьих-то глазах, нет ничего плохого, Зак.