Начальник штаба болгарской армии полковник Топалджиков по телефону попросил генерала Кутепова прибыть в Софию, при этом трижды подтвердил, что ему ничего не угрожает. В пути к Кутепову приставили двух болгарских майоров для сопровождения, что было воспринято как арест. В столице Кутепову предъявили категорическое требование правительства покинуть Болгарию. Узнав об аресте Кутепова, генерал Шатилов прибыл в военное министерство, где полковник Топалджиков заявил ему, что правительство решило выслать в 24 часа за пределы Болгарии кроме генерала Кутепова еще и генералов Шатилова, Ронжина, Вязьмитинова, Абрамова и Ставицкого. Потом это требование болгары распространили только на Кутепова, Шатилова и Вязьмитинова, остальным генералам разрешили остаться. Болгары чинили всяческие препятствия связи между Софией и Белградом, где находился Врангель, поэтому о происшедших событиях он узнал только 15 мая. 17 мая он послал письмо председателю Совета министров Болгарии А. Стамболийскому, где говорилось: «Объяснения подобным действиям со стороны болгарского правительства трудно найти: приказ войскам о вооруженном выступлении против правительства Болгарии, якобы отданный мною, помеченный "Дубровник" и скрепленный генералом Шатиловым, на который болгарское правительство ссылается, — подложный. Такого приказа я никогда не отдавал. В Дубровнике ни я, ни генерал Шатилов никогда не были, что нетрудно проверить, и в день, коим помечен подложный приказ, генерал Шатилов находился в Софии, а я же в Карловцах. Я должен предположить, что подложность этого документа Вам неизвестна, и хочу верить, что Вы не уклонитесь от того, чтобы пролить на это дело справедливый свет, дабы обнаружить истинных виновников этого подлого подлога»{257}.
Однако события продолжали развиваться в нежелательном для врангелевцев направлении. «Начальник тырновского гарнизона, — пишет в своих воспоминаниях М. Каратеев, — ссылаясь на распоряжение, полученное из Софии, предложил нам сдать все имеющееся у нас огнестрельное оружие. Сверх полного комплекта у нас было что-то около тридцати винтовок, которые мы безропотно сдали, прибавив к ним два поломанных пулемета. Относительно патронов наше начальство заявило, что у нас их отобрали французы еще в Галлиполи и что винтовки нам тут служили только для упражнения в ружейных приемах.
Ничему этому болгары, конечно, не поверили, ибо неоднократно видели, как весь наш дивизион маршировал по городу с винтовками. Но именно потому, что все оружие у нас осталось и они это знали, обыска производить не рискнули и сделали вид, что удовлетворены. Мы же, не теряя времени, спрятали под полом нашей казармы остальные триста винтовок, патроны и десять пулеметов, а четыре, которые в этот тайник не поместились, отнесли в лазарет и забросали каким-то тряпьем. Как мы узнали позже, приблизительно так же прошло "разоружение" наших частей и в других городах Болгарии. В некоторых местах начальники гарнизонов, не сочувствовавшие правительству Стамболийского, сами втихомолку советовали командирам русских частей сдать только то, что похуже, а остальное оружие припрятать»{258}.
Обстановка вокруг русских войск продолжала накаляться и в последующие дни. Во временное командование корпусом вступил генерал В.К. Витковский. В эти же дни прошли обыски в расположении Корниловского полка (г. Горно-Панчевр), а потом последовал запрет на передвижение по железной дороге всем чинам Русской армии без особого на то разрешения. В последующие дни из Болгарии были высланы начальник Корниловского военного училища генерал М. Георгиевич и семь человек из его штаба, а также командир Марковского полка генерал М. Пешня, а с ним еще двенадцать старших офицеров. Вскоре дело дошло и до нападений на некоторые русские подразделения. М. Каратеев свидетельствует: «Как-то часов в одиннадцать вечера, когда несколько юнкеров мылись возле родника… туда подошел болгарский патруль и в грубой форме потребовал, чтобы они удалились…
Это был явный произвол — родник находился в нашем распоряжении, — а потому возник спор, вскоре перешедший в громкую перебранку. Дело происходило летом; спасаясь от одолевавших в казарме клопов, многие юнкера спали снаружи, под деревьями. Человек пятнадцать, услышав крики, выскочили из постелей и как были, в нижнем белье, побежали к роднику. Подпустив нас на несколько шагов, патруль без всякого предупреждения открыл огонь из винтовок, в результате чего юнкер моего отделения Лобода был убит наповал, а шестеро ранены — один из них, юнкер Бехтер, очень тяжело, он больше года пролежал в госпитале и выжил буквально чудом. Стреляли подло, с очевидным расчетом убить, — все ранения были в головы»{259}. Потом был арестован и выслан в Сербию и новый командир корпуса генерал В.К. Витковский, а помещение штаба корпуса опечатали.
Советская Россия в союзе с левыми силами Болгарии умело использовала ситуацию, в которую попали белые войска, развернув активную пропаганду среди русских, побуждая их возвращаться на родину. 6 мая 1922 г. создается Союз возвращения на Родину (Совнарод). Руководящим органом его являлось центральное бюро; на местах образовывались группы возвращения на Родину. По данным советской разведки, уже в июне в рядах союза насчитывалось 3500 человек, а на 10 сентября — 5300. Совнарод объединял 65 периферийных групп. Центральное бюро союза стало издавать газеты «На Родину» и «Новая Россия». Усилиями союза до 9 июня 1923 г. из Болгарии в СССР было репатриировано более 11 тысяч человек, из них примерно 10% составляли солдаты, казаки и офицеры.
Противники режима Стамболийского — буржуазия, профашистские организации, в первую очередь «Военная лига», созданная в болгарской армии, — стали поспешно готовить военный переворот. Он произошел в ночь с 8 на 9 июня 1923 г. Все министры были арестованы, сам Александр Стамболийский и его ближайшее окружение были расстреляны. Эти события кардинальным образом изменили ситуацию. Положение корпусов Русской армии в Болгарии укрепилось.
В конце июля 1923 г. был возвращен командный состав русских войск. Кутепова к этому времени назначили в распоряжение великого князя Николая Николаевича, и в командование корпусом вступил теперь уже как полномочный его начальник генерал-лейтенант В.К. Витковский. Штаб корпуса был переведен в столицу Болгарии Софию. Части корпусов продолжали находиться в стране на условиях первоначально заключенного договора.
Но положение в стране оставалось напряженным, повсеместно вспыхивали восстания сторонников Стамболийского, а 9 сентября по всей стране было введено военное положение — восстание подняли болгарские коммунисты. Однако это выступление было организовано слабо. Основная его движущая сила — крестьяне — была малочисленна и слабо вооружена. Они пытались штурмовать города, но натолкнулись на превосходящие силы армии и врангелевцев. Один из участников сентябрьского восстания, П. Балтаджиев, бежавший после поражения в Советский Союз, вспоминал потом: «…был отдан приказ о захвате власти… Решили отправиться на захват казарм, которые были расположены вне города и в которых находились солдаты, врангелевцы и три болгарских офицера… Но прибывшая пехота, три эскадрона кавалерии и 2 орудия частично убили, частично рассеяли нас… Попавшие в плен товарищи были подвергнуты самым жестоким зверствам и истязаниям. Обе стороны насчитывали до 2 тысяч потерь… Врангелевцы действовали главным образом в городах»{260}.
Эти события и ухудшающееся экономическое положение в стране не могли не сказаться на условиях жизни и работы войск.
Размещая свои войска в балканских странах, Врангель и его окружение, конечно, не могли предусмотреть всего, с чем придется потом столкнуться. Многое пришлось менять на ходу. Это коснулось и системы подготовки военных кадров. В Болгарии занятия в военных училищах (а их было восемь) возобновились довольно быстро. В течение последующих двух лет здесь было произведено в офицеры до двух тысяч юнкеров. Но учебный процесс пришлось строить так, чтобы выпускники получали не только военное, но и законченное среднее образование, а в специальных — средне-техническое. Приток желающих поступать в военные училища не ослабевал — прежде всего из-за дешевизны обучения. Однако вопрос финансирования училищ так и не был решен, средства подходили к концу, и взять их было неоткуда. Поэтому 1 сентября 1923 г. штабом Врангеля был издан приказ о последнем производстве в офицеры во всех военных училищах{261}.