В Крыму лечит не одно морское купанье, не один воздух моря с его мягкостью и йодистыми испарениями; в Крыму течет еще обильная целебная струя винограда, душистого и сочного, какого нет ни в Швейцарии, ни на Рейне. В Крыму горные луга с смолистыми травами и дикие кобылицы с несокрушимым здоровьем дают обильный кумыс, восстановляющий самый расстроенный организм. В Крыму соляные грязи, излечивающие самые застарелые простуды. Но и кумыс, и виноград, и море, всё это еще не так важно само по себе, взятое в отдельности. Главную целебную силу составляет совокупность всех благоприятных условий, которые представляет жизнь на Южном берегу. Ежедневно открытые окна освежают веянием моря затхлую атмосферу жилья, ежедневно обстоящая кругом чудная картина гор и моря, ласковое чарующее небо, охватывающее вас мягким голубым куполом, как объятие доброй матери, проникающее насквозь своим теплом, своим спокойствием душу и тело ваше; чудные формы и краски на каждом шагу, сельская простота и откровенность жизни, простые люди кругом, здоровое движение, простор и свобода, свобода от шубы, от печки, от замуравленных дверей и окон, от светского и канцелярского рабства – всё это поневоле успокоит расслабленные нервы, убаюкает, как нянька на руках, капризную мечту, сладко напоит душу чувством довольства и мира…
Тихая радость и тихая поэзия жизни незаметно, как весенние цветы, взойдут в сердце человека и помогут возрождению его тела не меньше, чем восстановленное питание и прекратившийся кашель… Крымская жизнь зовет в природу, дает природу, роднит с природой всех отверженцев ее по необходимости и по невежеству. Она заставит радостно двигаться того, кто привык целые дни корпеть на стуле с согнутой над бумагой спиною, она заставит широко дышать ту грудь, которая коптела, перхая и съеживаясь над чернильными испарениями… В крымском воздухе не может быть хандры, не может быть затворничества…
Недаром же Крым и делается с каждым днем всё более драгоценною, всё более желанною дачею для целой нашей империи. Все наперебой стремятся сюда, припасть губами к этой чаше красоты и здоровья. Цены дач, земель – растут с баснословною быстротою. Что стоило 15 лет назад 300 рублей, то теперь стоит 10000. Земля в Ялте, Алупке, Массандре, даже Алуште, продается на аршины и сажени, на вес золота, как в центре Парижа и Лондона. Нельзя не сыпать тысяч там, где вместе с куском земли покупаешь красоту, поэзию, здоровье. Но и это стремление капиталов на Южный берег ничтожно сравнительно с тем, какое должно обнаружиться впоследствии, когда мы, русские, поймем вполне все дорогие преимущества и особенности Крыма, когда возродившаяся экономическая жизнь края сделает доступными и удобными для жизни те бесчисленные местности Южного берега, которые еще не вышли из первобытной дичи своей. Пока еще 9/10 Южного берега – великолепная пустыня, которую под силу сносить только немногим, в которой обычный тип общественного человека не может прожить даже короткое время. Далеко не всякому поэзия пустыни вознаградит ее лишения.
1898
Максим Горький
Мой спутник
I
Встретил я его в одесской гавани. Дня три кряду мое внимание привлекала эта коренастая, плотная фигура и лицо восточного типа, обрамленное красивой бородкой.
Он то и дело мелькал предо мной: я видел, как он по целым часам стоял на граните мола, засунув в рот набалдашник трости и тоскливо разглядывая мутную воду гавани черными миндалевидными глазами; десять раз в день он проходил мимо меня походкой беспечного человека. Кто он?.. Я стал следить за ним. Он же, как бы нарочно поддразнивая меня, все чаще и чаще попадался мне на глаза, и, наконец, я привык различать издали его модный, клетчатый, светлый костюм и черную шляпу, его ленивую походку и тупой, скучный взгляд. Он был положительно необъясним здесь, в гавани, среди свиста пароходов и локомотивов, звона цепей, криков рабочих, в бешено-нервной сутолоке порта, охватывавшей человека со всех сторон. Все люди были озабочены, утомлены, все бегали, в пыли, в поту, кричали, ругались. Среди трудовой сутолоки медленно расхаживала эта странная фигура с мертвенно-скучным лицом, равнодушная ко всему, всем чужая.