Ему внимали. Директор потупил глаза, наморщил лоб и молча, желая скрыть благодарность, слушал высокого руководителя. Заместитель Двулистиков бил ручкой в блокнот, словно конспектировал бесценные слова. Рабочие в белых халатах приблизились, сняли пластмассовые каски, которые мешали слушать. Человек с васильковыми глазами сжал губы, словно стискивал трубочку, сквозь которую пил коктейль.
Двигатель, сияющий и безмолвный, отражал яркие лампы, и казалось, он весь покрыт множеством глаз, которые не мигая смотрят на Лемехова. Так идол в своем величии воспринимает жреческие восхваления.
– Кончилось время, когда музыку в стране заказывали банковские менялы и адвокатишки, едкие журналистишки и телевизионные куртизанки. Теперь марши играем мы, технократы. У нас миллиарды рублей, интеллект, понимание мировых проблем, судьбы Отечества. Нам президент доверил самое драгоценное – государство, народную судьбу, суть русской цивилизации. Мы – его гвардия, его боевой авангард. Для нас – это высокая честь. Мы служим ему не за страх, а за совесть. Мы посвящаем стране свои таланты, свою творческую волю. Вверяем президенту нашу судьбу, как он вверил нам судьбу России. Мы видели, как его предали те, кто называет себя «креативным классом». Все эти конторские служащие и мальчики из пиар-агентств. Длинноногие секретарши и горбатые правозащитники. Все эти телевизионные стилисты из гей-клубов. Они собрались на своем бесовском болоте и проклинали президента, угрожали ему смертью. Мы – гвардия президента Лабазова, его «креативный класс». Мы изобретаем и строим невиданные машины. Мы создаем новые технологии. Мы сооружаем грандиозную машину нового Российского государства. Будем достойны своей исторической миссии. Здесь, на вашем великолепном заводе, запуская этот чудесный двигатель, мы утверждаем нашу историческую волю, нашу гвардейскую непобедимость.
Лемехова вдохновлял этот драгоценный двигатель. Вдохновляли сосредоточенные рабочие и инженеры – творцы этого дивного изделия. Двигатель возвышался над ними, властвовал, царил. Он был творением рук человеческих, но люди, его окружавшие, был созданы им, вскормлены, собраны воедино. Подчинялись его молчаливой воле. Двигатель, подобно божеству, был смыслом их существования, управлял их судьбой. Лемехову казалось, что он угадывает волю божества, воплощает эту волю в слова.
– У стратегического рывка, который мы предприняли, есть противники. У русского оружия, которое мы хотим вложить в руки народа, есть яростные враги. Это либеральные агенты Запада. Они в ужасе от мысли, что Россия опять становится сильной, выходит из-под контроля Америки. Они уверяют народ, что России никто не угрожает. И это в то самое время, когда Америка планирует против нас превентивный удар сверхточным оружием. Мы станем громить их.
Его слушали с одобрением. Лицо директора стало суровым. Рабочие кивали.
– Но главный наш враг – это апатия, поселившееся в народе уныние. Это глубокая печаль, которую переживает русский народ. Удар, который ему нанесли, оглушил, и по сей день народ словно в обмороке. Его руки отвыкли работать. Его слух не воспринимает проповеди. Его душа омертвела. Он равнодушен к оскорблениям, которыми его осыпают. Как разбудить народ? Как вернуть ему веру? Как вдохновить его на великие труды и свершения?
Лемехов оглядывался, словно ожидал услышать ответное слово, которым можно разбудить опоенный зельями народ.
Все молчали. В этой тишине прозвучал тихий, спокойный голос:
– Русский народ как спящая царевна. Ее нужно поцеловать, и она проснется. Русский народ нужно поцеловать.
Это произнес худой человек с бледным красивым лицом, на котором сияли глаза, яркие как васильки. Этот цвет полевого цветка на усталом мужском лице казался неестественным. Тревожил и пугал Лемехова.
– Народу надо читать Пушкина, и он проснется.
– В самом деле? – Лемехов усмехнулся. – А Маяковского не надо читать?
– Это философ Игорь Петрович Верхоустин. – Директор почувствовал раздражение Лемехова.
– Вы что тут, ищете философский камень? – насмешливо спросил Лемехов.
– Вместе с Игорем Петровичем мы разработали программу привлечения на завод молодых специалистов. Мы вывезли на городскую площадь двигатель, не этот, конечно, а тот, с которого снят гриф секретности. Установили его на постамент и устроили чтение пушкинских стихов. Сначала стихи читали театральные актеры. Потом несколько наших ветеранов. Потом дети, которые пришли на площадь. Потом какая-то молодая женщина. Еще и еще. И получился настоящий праздник поэзии. Люди не хотели уходить, украсили двигатель цветами и лентами. И что удивительно, на завод пришли устраиваться сразу пятеро молодых рабочих и два инженера. Мы этот двигатель теперь называем «Пушкин».