Они действительно беседовали до самого утра. Владимир узнал, что тот пакет, который сейчас лежал на циновке у его постели, ни в коем случае не должен был попасть в чужие руки. Что именно в пакете, Александр объяснять не стал. Рассказал подробнее о Шмидте. Это, по его словам, был честный человек, очень популярный в Севастополе и на флоте, за которым могут пойти многие. По натуре — романтик. Называет себя социалистом и, вероятно, искренне верит в то, что будущее за социализмом. И все же политические убеждения его недостаточно четки. Не случайно он не принадлежит ни к одной из партий.
— Людмиле Александровне что-то угрожает?
Александр помолчал, а затем тихо произнес:
— В стране началась революция. Вы понимаете это?
— Конечно.
— Опасность угрожает и Людмиле Александровне, и Спартаку, и мне, и многим другим. Между прочим, Спартака разыскивают, чтобы предать военно-полевому суду. Он в прошлом сормовский рабочий. Был призван в армию. Стрелял в офицера — отменного негодяя.
— Раз у дома Симоновых дежурят, значит, кто-то все же узнал о Спартаке?
— Не обязательно. Если бы точно знали, что Спартак у Симоновых, давным-давно взяли бы дом штурмом. На этот раз всем нам повезло. С вашего разрешения я напишу записку Людмиле Александровне. Передайте ее завтра же.
Утром гость удалился, унеся с собой пакет. Владимир подошел к окну. Море и небо были почти одинакового сизо-серого цвета. Трудно было даже определить линию горизонта. У входа в залив все еще дежурили две канонерки. Они были тоже серыми, но более густого цвета и чем-то напоминали притаившихся в кустах охотничьих собак. Увидят дичь, услышат сигнал ловчего — и бросятся в погоню.
«…К сему доношу, что получил сведения, что около Малахова кургана была большая сходка, человек 250. Интеллигенты подготовляли сходку к забастовке, читали про забастовку в С.-Петербурге и разъясняли ее. Окончательное решение еще не принято. На днях будет еще сходка… От своих людей я накануне забастовки получу извещение о времени ее начала…»
«…По окончании портовых работ на ремонтируемом броненосце „Три Святителя“ найдены были прокламации, числом 6, в двух видах: одни на четвертушке, воспроизведенные каучуковыми буквами, под заглавием „Ко всем рабочим г. Севастополя“, другие отпечатанные на мимеографе (оригинал рукописный) под заглавием „Ко всем рабочим и работницам Севастополя…“»
«…Чинами полиции, которых я предупредил о месте и времени сходки, было задержано в Лабораторной балке, у вокзала, несколько человек мастеровых, возвращавшихся с ночной сходки. При обыске личном у одного из них найдено в 2 свертках 37 печатных брошюр и 42 прокламации „К рабочим г. Севастополя“. Эти прокламации раздавали на сходке городским рабочим. У остальных ничего не найдено…»
Гроза над морем веселым
Затянувшееся лето закончилось внезапно. Ветер пригнал из Джанкойских степей сизые тучи. Правда, горы на время задержали их. В Ялте стало парко. Старожилы утверждали, что духота в это время года обязательно к смене погоды. Не сегодня завтра тучи перевалят через главный хребет, и тогда на Ялту обрушатся дожди — короткие и злые. Так и случилось. Вслед за тучами в Ялту ворвались холодные северные ветры. Впрочем, старая часть города была лучше защищена горами. И потому в комнате Владимира было тепло. Не приходилось даже разжигать старенькую жаровню. Найти подрамники под холсты такого размера, какой требовался Зауэру, было просто нереально. Да и подрамник не вошел бы в дверь. Загрунтованный холст был расстелен на газетах на полу. И все равно его пришлось скатать в рулон, а писать картину — как дети, пробующие копировать по расчерченным клеточкам. Оригиналом Владимиру служила собственная небольшая акварелька. Как-то раз он написал ее во время прогулки с Надеждой к ливадийским скалам. Море в тот день было действительно на редкость спокойным, штилевым и даже сонным. О таком и мечтал Зауэр. Оставалось перевести акварельку в масло и увеличить не более и не менее как в сорок раз!
Заполнив несколько условных клеток, Владимир давал холсту подсохнуть, а затем сматывал его и принимался заполнять очередной квадрат. Для любого художника в такой работе мало веселого. Да и вообще, отличная копия — это всего лишь копия, не более. Даже если ее именуют очередным авторским вариантом.