Русские революционеры-демократы заклеймили Крымскую войну как войну, начатую исключительно в интересах реакционных правящих клик Англии, Франции и России. «Опять струится кровь мужичья, — с гневом писал Т. Г. Шевченко в одном из своих стихотворений тех лет. — Палачи в коронах, как псы голодные, за кость грызутся снова»[92]. Н. А. Добролюбов на страницах нелегальной студенческой газеты «Слухи» также писал о «самолюбии двух-трех человек, которые для удовлетворения ему губят в кровопролитной войне столько народу»[93].
Но, наряду с этим, революционеры с горячим сочувствием относились к борьбе народов России против иноземных захватчиков, высоко оценивали подвиги в этой борьбе простых русских людей. В Севастополь по личной просьбе был переведен с Балтики шестидесятилетний декабрист капитан 2 ранга В. П. Романов. Декабрист Н. А. Бестужев, умирая в далекой Сибири, спрашивал в свой предсмертный час: «Держится ли Севастополь?»[94] Н. Г. Чернышевский с большой теплотой отзывался о «мужественных защитниках родных укреплений»[95]. Н. А. Добролюбов писал о «необычайном мужестве войска, одиннадцать месяцев отстаивавшего Севастополь»[96].
Обличая гнилость самодержавия, революционеры указывали, что неудачи царской России в Крымской войне отнюдь не означают слабости русского народа. «Разве слабые народы дерутся так?» — справедливо спрашивал Герцен, ссылаясь на пример героической обороны Севастополя[97].
Резкое недовольство политикой царского правительства начинала проявлять даже часть дворянства, убедившаяся в неспособности России одержать победу над своими противниками и напуганная ростом крестьянского движения. Отражая эти настроения, известные русские общественные деятели того времени, вроде М. П. Погодина, Ю. Ф. Самарина, П. А. Валуева и др., в своих записках, расходившихся в рукописях по всей России, критиковали политику правительства, обвиняли его в неумении отстаивать интересы государства. «Зачем завязали мы дело, не рассчитав последствий, или зачем не приготовились, из осторожности, к этим последствиям? — спрашивал, например, Валуев в записке, озаглавленной им „Дума русского в 1855 г.“ — Зачем встретили войну без винтовых кораблей и штуцеров? Зачем ввели горсть людей в Княжества и оставили горсть людей в Крыму? Зачем заняли Княжества, чтобы их очистить, перешли Дунай, чтобы из-за него вернуться, осаждали Силистрию, чтобы снять осаду, подходили к Калафату, чтобы его не атаковать, объявляли ультиматумы, чтобы их не держаться, и прочая, и прочая, и прочая»[98]. «А каких друзей приготовила нам прежняя политика и дипломатика? — вторил ему Погодин. — Никаких. Помощи нам ожидать неоткуда. Друзья нас предали»[99].
В начале 1855 г. оппозиционное отношение к правительству со стороны части дворянства открыто проявилось в выборах командиров ополчения, когда были избраны опальный генерал Ермолов и другие не угодные царю генералы и офицеры.
Напряженное внутриполитическое положение в стране заставляло царское правительство усиленно искать способа прекращения войны, — на победу оно уже не рассчитывало. К этому побуждало его и международное положение России, непрерывно ухудшавшееся по мере продолжения войны.
Действительно, в связи с явным истощением России в ходе войны, ее западные соседи заметно усилили приготовления к открытому присоединению к антирусской коалиции. В Вене ходили слухи относительно близкого разрыва дипломатических отношений с Россией. В Берлине было опубликовано официальное заявление о том, что между французским и прусским правительствами «существует самое полное согласие в Восточном вопросе»[100]. В Стокгольме 21 ноября 1855 г. было заключено англо-франко-шведское соглашение о помощи Швеции, в случае ее нападения на Россию, со стороны Франции и Англии. В это же время под давлением Англии и Франции дали свое согласие на присоединение к коалиции правительства некоторых других государств Западной Европы.
При всем том, однако, положение коалиции было также далеко не блестящим. Турецкая армия, как уже указывалось выше, к осени 1855 г. фактически перестала существовать, а французская и английская армии были значительно ослаблены героической обороной Севастополя, стоившей союзникам несколько сотен тысяч человек. Наполеон III еще в середине 1855 г. сообщил командованию своей армии в Крыму, что он не может больше посылать туда новые дивизии, так как у него во Франции остается слишком мало войск. Английскому же правительству, чтобы восполнить потери своей экспедиционной армии в Крыму, пришлось снимать войска с Гибралтара, с Мальты и даже из Индии, ставя тем самым на карту войны судьбу своей колониальной империи.
Неудивительно, что в такой обстановке Наполеон III счел нереальными те далеко идущие планы, с которыми союзники вступили в войну против России. «В каком положении наши дела? — писал он тогда английской королеве Виктории. — Ваше величество имеете в Крыму около 50 тысяч человек и 10 тысяч лошадей, у меня там 200 тысяч человек и 34 тысячи лошадей; у Вас огромный флот как в Черном, так и в Балтийском море; мой флот также значителен, хотя и не в таких размерах. И все-таки, несмотря на столь могущественные военные средства, теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не сможем сломить Россию»[101]. Французский император возлагал все надежды на присоединение к коалиции в самом ближайшем будущем Австрии, Пруссии и Швеции, но даже и в этом случае не рассчитывал на быструю победу: Севастопольская оборона наглядно продемонстрировала, какое героическое сопротивление способен был оказать захватчикам русский народ. «Трудно было ожидать какого-либо решительного результата и потому не было далее цели продолжать войну», — признался впоследствии Наполеон III в беседе с одним из русских генералов[102].
Правящие круги Англии были яростными противниками прекращения войны, так как основная масса экспедиционной армии союзников состояла из французских дивизий, и в Лондоне надеялись еще некоторое время таскать каштаны из огня руками своего партнера. Но именно из-за незначительности сухопутных сил Англии и неспособности ее продолжать войну в одиночку, решающее слово в данном случае осталось за Наполеоном III.
Уже в октябре 1855 г. русскому правительству стало известно, что французский император очень недвусмысленно высказывается за прекращение военных действий, а в декабре правительство Австрии, продолжая угрожать разрывом дипломатических отношений, предъявило России условия, на которых союзники были согласны вести с ней переговоры о заключении мира. От России требовалось, во-первых, отказаться от протектората над Молдавией, Валахией и Сербией, а также от «покровительства» православным подданным Оттоманской империи; во-вторых, не восстанавливать более на Черном море военного флота и укрепленных баз для него; в-третьих, передать под контроль всех великих держав устья Дуная.
После некоторых колебаний царское правительство приняло эти условия. В феврале 1856 г. было заключено перемирие, и представители Англии, Франции, Австрии, Турции, Сардинии и России собрались в Париже на конгресс, чтобы согласовать окончательную редакцию статей мирного договора.
30 марта 1856 г., после продолжительной дипломатической борьбы представленных на конгрессе держав, Парижский мирный трактат был подписан. В основу его, как и следовало ожидать, легли условия, выдвинутые антирусской коалицией. Россия возвращала Турции Карс, получая взамен Херсонесский полуостров с Севастополем и Балаклавой, Евпаторию, Керчь, Кинбурн и другие города, занятые союзниками. Россия отказывалась от «покровительства» православным подданным Оттоманской империи, т. е. фактически признавала право вмешательства во внутренние дела Турции только за Англией и Францией. Россия соглашалась на установление коллективного протектората всех великих держав над Молдавией, Валахией и Сербией, т. е. признавала право Англии, Франции и Австрии вмешиваться во внутренние дела и этих стран. Россия соглашалась на установление «свободы плавания» в устьях Дуная и уступала Молдавии южную часть Бессарабии, прилегавшую к Дунаю, т. е. на деле передавала низовья Дуная под контроль все тех же Англии, Франции и Австрии. Наконец, Россия соглашалась на «нейтрализацию» Черного моря, обязуясь, совместно с Турцией, не восстанавливать здесь военного флота, арсеналов и укреплений. Не должны были восстанавливаться русские укрепления и на Аландских островах в Балтийском море.
97
Цит. по статье Ш. М. Левина «Герцен и Крымская война» («Исторические записки», т. 29, стр. 197).