[...] Экипаж был построен в длинную колонну по пяти или шести человек в ряд, и под сильным конвоем мы направились к карантину, который показался нам гораздо далее, нежели он действительно находился. Эти четыре мили мы шли с лишком два часа, потому что день был невыносимо жаркий и мы были сильно истомлены. С предыдущего вечера мы ничего не ели и только в семь часов вечера могли приняться за пищу в плену.
Кроме конных казаков, вооружённых длинными пиками, нас сопровождали дрожки по обе стороны дороги. Множество дам и одесское лучшее общество не уступали в любопытстве простому народу. Дачи по обе стороны дороги были также наполнены любопытными зрителями: впрочем, никто из них не выражал обидного для нас восторга.
Нас конвоировали, кроме казаков, ещё около двухсот человек 31-го пехотного полка. Они не менее нас чувствовали усталость, и потому всем нам позволено было остановиться для отдыха. Местом привала было выбрано открытое поле по левую сторону дороги, близ вала разрушенной крепости, на котором находится здание карантина. Невдалеке начиналась длинная аллея акаций, идущая вокруг всего города. Толпа по-прежнему напирала на войска, нас окружавшие, и здесь мы впервые испытали ту доброту и внимательность, в которых имели впоследствии так много случаев убеждаться, во время пребывания у наших малоизвестных нам врагов. Один старый офицер, сопровождаемый дамами, подошёл к нам и, взяв от пирожников и хлебников несколько корзин, раздал съестное нашим морякам. По просьбе одного из наших офицеров принесли вина и воды для освежения команды. Было ли заплачено за пироги, этого я не знаю; но могу сказать то, что когда эти продавцы ушли, явились другие со свежим пирожным, которое хоть и очень было вкусно, но не могло удовлетворить проголодавшихся старых моряков, истомлённых трудами.
Примеру старого офицера последовали многие другие, с радостью приносившие пленным всё, что могли достать съестного в окрестностях. Один, например, потчевал офицеров водкой и водой, запасёнными им, по-видимому, для собственного употребления; но так как погода была жаркая, то мы благоразумно от этого отказались; тогда он послал за несколько сот ярдов, в ближайший дом, за лёгким вином. Сигары и папиросы в изобилии были предлагаемы желающим; но при закуривании папирос были соблюдены в строгости все карантинные правила. Вот ещё пример русской осторожности. Во время привала лоскуток бумаги, на котором были написаны наши имена, по миновании в нём надобности, был разорван и брошен на ветер. Русский офицер, увидя это, приказал одному солдату, скинув амуницию, подойти к нам и собрать по кусочкам всю бумагу, дабы зараза не могла распространиться ни физически, ни политически. И таким образом этот солдат должен был впоследствии высидеть положенный срок в карантине вместе с нами; между тем как можно было, без всякого для нас унижения, заставить нас самих подобрать бумагу.[...]