Приняв на борт семь тысяч человек, «Мечта» прощально взревела сиреной и выползла на рейд. А Глебовский вернулся в мастерские. Если не успеть с починкой, буксирный катер «Херсонес», назначенный «Живому» в сопровождение, так же гуднет и уйдет на запад. Капитан «Херсонеса» обещал ждать до последнего, но и ему не хотелось отваливать от пирса под перестук красных пулеметов.
Они успели. В три часа пополудни «Херсонес» поволок миноносец на внешний рейд. На окраинах уже постреливали – то ли шалили очумевшие от безвластия бандюки, то ли входили в город передовые разъезды красных. Погода портилась, накрапывал дождь. Глебовский, сжевав припасенную сайку, устроился под парусиновым тентом и раскрыл тетрадку.
– Слыхали, Федот Демьяныч, что духи гуторят – машина не сдюжает! Скоро встанет совсем, а волны – вона оне какие!
Матрос, которому были адресованы эти слова, яростно поскреб в затылке.
– Это что ж, в обратку до Керчи вертаться?
– Ка-акое там, в обратку! – Первый поежился и поплотнее закутался в бушлат. – Чтобы к краснюкам назад – да ни в жисть! Они ж всех повбивають!
– Нет, – подумав, ответил Федот Демьяныч. – Меня не тронут!
– Это с чего? Всех повбивають, а вас отпустять? Можа, и горилки на дорожку дадуть?
– Ты, Семка, брось скалиться, выбью зубы-то! Раз говорю – не тронут, значицца, так оно и будет. Как им тронуть, коли я ихний, красный! В восемнадцатом, на Волге, на плавбатарее «Сережа» заряжающим состоял при четырехдюймовой орудии! В боях за Свияжск меня и ранило. Думали, помру, но бог уберег: брательник забрал из госпиталя, увез к себе, в Таганрог, откормил, выходил. А потом уж и белые мобилизовали.
– Тогда оно, конешно… – согласился Семка. – Тогда, мабуть, и не шлепнут.
Адриан Никонович засунул тетрадь за пазуху и прислушался. Сквозь размеренные удары волн и завывание ветра больше не пробивались звуки машинного отделения. Глебовский нахмурился, положил руку на леерную стойку. Так и есть – ладонь не ощущала привычной дрожи. Вот и угольный дым из труб стал пожиже…
– Так-то, господин хороший, поломался кораблик! – сказал Семка, заметив манипуляции инженера. – Но вы не дрейфьте, «Херсонес» вытащит, лишь бы погода не спортилась!
Волны и правда становились выше; идущий впереди «Херсонес» валяло с борта на борт. Буксирный трос то натягивался, как струна, и тогда с него во все стороны летели мелкие брызги, то бессильно обвисал, погружаясь в воду. Порой корма буксира скрывалась за пенными гребнями. Матрос прав – близится шторм.
II
На плацу было непривычно тихо. Атмосфера брошенного армией города передалась и этому зданию, нынешние обитатели которого дольше всех хранили верность белой идее. Они и сейчас ей не изменили, эти юнцы, затянутые в хаки, с приставленными к ноге винтовками.
Генерал Стогов пробежал взглядом по лицам. Усталые, сосредоточенные, нарочито веселые… Вот этот, с соломинкой в зубах, бравирует равнодушием – наверное, воображает себя эдаким лейб-кирасиром. Сигара, французская брань, стек похлопывает по голенищу, марш-марш во главе спешенного эскадрона, в штыки, на проволоки, на тяжелые гаубицы…
Стогов усмехнулся. Нет, ребятки, тем гвардионцам не равняться с вами. Вы пережили кровавый хаос 18-го, германскую оккупацию Украины, гетманщину, петлюровщину. Вслед за армией Деникина вы перебрались в Крым, когда Киевское Константиновское военное училище было переведено в Феодосию. В бурях русской смуты вы хранили верность своей альма-матер, верили, что Россия воспрянет, и ей снова понадобятся кадровые офицеры. Из вас половина с боевым опытом: вы ходили с улагаевским десантом, дрались в январе 20-го у Армянска, в кубанских плавнях, в Северной Таврии, на Перекопе. А сколько вас лежит на кладбище в Феодосии…
Но теперь все конечно. Остатки войск грузятся на пароходы в Керчи, Ялте, Евпатории. Эта рота – все, что осталось, чтобы прикрыть последние транспорты. Дать время измученным, отчаявшимся приват-доцентам, штабс-капитанам, чиновникам и их семьям, князьям, чьи плечи помнят эполеты гвардии, бывшим октябристам и монархистам, протиравшим брюками скамьи Государственной думы, эсерам, оборонцам… «Какие-то конституционные, прости господи, демократы! – возмущался генерал. – А я их привык считать, простите, изменниками! А тут – возись, спасай, вывози… оставить эту сволочь большевикам, и вся недолга!»